Дверь к смерти (сборник)
Шрифт:
– Тогда тебе не следовало приходить, – мягко сказал Лидс.
– Тогда вы пришли слишком рано, – поправил Вульф.
– Слишком рано? Почему?
– Нужно было дождаться, пока дело не станет настолько неотложным или важным, что вы не постесняетесь обратиться за помощью, тем более такой недешевой, как моя. – Он покачал головой. – Слишком рано. Возвращайтесь тогда и в том случае, когда поймете, что иначе нельзя.
– Ты слышишь, Сара? – спросил Лидс, не слишком, впрочем, настойчиво.
Не замечая его, она наклонилась и выпалила:
– Нет-нет, я уже пришла. Я должна знать! Я должна знать о моем муже!
Голова Вульфа резко дернулась, и он обжег меня испепеляющим взглядом. Я не отвел глаза и с достоинством ответил:
– Нет, сэр, это не так. В противном случае она солгала. Я предупредил, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой, и она заявила, что ее вопрос заключается совсем в другом.
Отвернувшись от меня, он воззрился на нее:
– Желаете ли вы, чтобы мы установили слежку за вашим мужем?
– Я… я не знаю. Не думаю, что…
– Вы подозреваете его в измене?
– Нет! Ни в коем случае!
Вульф хрюкнул, откинулся на спинку кресла, поерзал, устраиваясь поудобней, и буркнул:
– Расскажите обо всем по порядку.
Подбородок миссис Рэкхем мелко задрожал. Она взглянула на Лидса. Тот вскинул брови и потряс головой, но не отрицательно, а как бы оставляя дело на усмотрение кузины. Вульф снова хрюкнул. Она посмотрела на него и уныло пролепетала:
– Я неврастеничка.
– А я не психиатр, – огрызнулся Вульф. – И сомневаюсь, что…
Она оборвала его:
– Я всю жизнь была неврастеничкой. Я росла в одиночку, без братьев и сестер. Моя мать умерла, когда мне было три года. Отец не уделял мне времени из-за моей отталкивающей внешности. Когда он умер – мне было двадцать, – я плакала на похоронах… Не потому, что потеряла его, а потому, что он не позволил бы мне стоять в такой близости от него – при отпевании, по дороге на кладбище или возле могилы.
Губы ее опять затряслись, но она уняла дрожь и взяла себя в руки.
– То, что я рассказываю, тайны ни для кого не составляет, но я хочу, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилась помощь. Я так до сих пор и не знаю, почему мой первый муж женился на мне. Он был вполне обеспечен и крепко стоял на ногах. Прошло совсем немного времени, и он уже не выносил одного моего вида, как и отец. Поэтому я…
– Это вовсе не так, Сара, – вмешался Кэлвин Лидс. – Ты просто себе внушаешь…
– Вздор! – отмахнулась она. – Уж не такая я психопатка! Поэтому я подала на развод, который он, по-моему, воспринял с радостью, хотя был слишком хорошо воспитан, чтобы в том признаться. Я спешила покончить со всеми формальностями, желая скрыть от него свою беременность. Вскоре после развода у меня родился сын, и это, конечно, кое-что осложнило. Тем не менее я воспитывала ребенка одна… И он был мой, только мой, до тех пор пока не пошел на войну. Он никогда не проявлял ко мне неприязни, даже чисто внешне, в отличие от моего отца или мужа. Он не стыдился того, что его мать такая уродина. Ему было хорошо со мной. Не так ли, Кэлвин?
– Конечно, – заверил Лидс, и, кажется, вполне искренне.
Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вульфа:
– Да, перед тем как отправиться на войну, он женился, причем на очень милой девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня. Но естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабел просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына. Это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я ее ненавижу, но это неправда. К таким нервозным людям, как я, нельзя подходить с обычными мерками. Поймите меня правильно – я вовсе не виню Аннабел, так как прекрасно знаю, что, когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, ее потеря оказалась горше моей. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.
– Прошу прощения, – вежливо, но решительно вмешался Вульф. – Вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?
– Нет, конечно! Я… – Она спохватилась. – Ох. Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.
– Попытаюсь. Давайте поговорим о нем.
– Его зовут Барри Рэкхем. – Она произнесла это имя так, словно имела на него авторские права или, по меньшей мере, получила его до конца жизни в аренду. – Он играл в регби в Йельском университете, потом нашел место на Уолл-стрит и оставался на бирже до самой войны. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в сорок шестом – три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.
Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вульфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вульф лишь сделал попытку подстегнуть ее, глухо произнеся:
– И потом?
– Я думаю, – сказала она, словно сдаваясь, – во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я знаю точно, поскольку очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват, и его это не раздражает, даже…
Она запнулась, и щеки ее вспыхнули. Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вульф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от нее взгляда, чтобы она не подумала, что меня смутил ее девичий румянец.
Впрочем, ей было не до меня.
– В любом случае, – продолжала она, когда ее щеки приобрели прежний оттенок, – я все держу в своих руках. Дом записан на мое имя, я оплачиваю все счета, и содержание машины, и все прочее, но не выделяю ему никаких средств – это мы нигде не обговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличилась, а на третий – возросли еще больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала. Я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги, и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своем. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?
– Не особенно, – пробурчал Вульф себе под нос.
– В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. – Она нагнулась вперед. – Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни единого разу! А тратит он много, больше прежнего. Причем на что он только не тратится – на прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь персон в Университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляла, месяца два, но представления не имела, что предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру – никому, однако нуждалась в помощи и потому обратилась к своему кузену, Кэлвину Лидсу. – Она метнула в него взгляд. – Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.