Дверь с той стороны
Шрифт:
– Как же вы, капитан, допустили такое?
– Могу повторить…
Капитан проговорил эти слова сухо, официально, а в голове стоял туман. Он шел сюда с радостью и надеждой, шел на совет, а попал, кажется, на допрос, и на допрос пристрастный. Капитан не снимал с себя вины, хотя и знал, что ни один законник не сформулировал бы ее: она относилась к этической, а не к правовой области. Чего хотел администратор: чтобы капитан сложил обязанности командира? Это было бы самое легкое, но Устюг понимал, что понесет свой груз и дальше, как бы ни относились к нему люди и как бы сам он ни хотел избавиться от этого груза. Чувство разочарования – вот это владело сейчас капитаном; зная за собой слабости, он подсознательно отказывал в них администратору, хотя и на самом высоком посту человек остается человеком. Администратор проявил слабость – значит помощи от него ожидать не приходилось и можно было лишь вести себя строго официально.
Все это Устюг даже не думал, но просто чувствовал, пока продолжал свои объяснения. Собственно, все было уже сказано, и Устюг поймал себя на том, что лишь затягивает время. Ему стало стыдно, и он прервал свою речь сухим: «У меня все», – прервал так неожиданно, что Карский по инерции еще несколько секунд молчал…
– Значит, у нас практически нет шансов вернуться на Землю? И ни на какую другую планету? – проговорил он наконец, странно блестя глазами. – О, бессмертные боги, узнаю вашу иронию!
– Если появится хоть малейшая возможность, она будет использована полностью.
– Батареи?..
– Как только положение выяснится, вам будет доложено.
Но уже наступила реакция, и Карский, глядя мимо капитана, пробормотал:
– Можете не докладывать. Что от этого изменится?
– Дело в том, что вы нам нужны, вы – руководитель.
– Громко сказано. Двенадцати человекам?
Капитан мог бы сказать, что двенадцать – это много, особенно для замкнутого пространства. И что каждый из двенадцати хочет жить не менее, чем каждый из тысячи или десяти миллиардов. Карский же с горечью думал о том, что всю мощность его, как руководителя, хотят использовать для дюжины человек. Представляют полководцу командовать отделением, хотя тут нужен от силы сержант.
Он был неправ; но он был болен.
Не дождавшись продолжения, капитан встал.
– Поправляйтесь, администратор, – сказал он и вышел, и, как подумалось ему, карманы его были полны обломков надежды.
Зоя и Вера ожидали за дверью.
– Ну, что он?
– Вы не утомили его?
Капитан лишь покачал головой. Он смотрел на Зою. Вот на кого только он мог рассчитывать. На ее помощь, на ее поддержку.
– Зоя…
– Да, – сказала она. – Слушаю тебя.
Вот и дождалась, подумала она в этот миг. Он пришел. Конец недоразумениям. Все будет хорошо…
– Мы можем увидеться? Немного попозже?
– Да, если ты хочешь.
– Очень.
– Где?
Он сказал сразу:
– У меня, если не возражаешь.
Она улыбнулась.
– Нет, конечно. У тебя.
Капитан перевел взгляд на Веру. Девушка постаралась побыстрее согнать с лица улыбку.
– Сейчас я буду в энергодвигательном.
– Есть, – чинно ответила Вера.
Пришла пора осмотреть батареи всерьез, – решил капитан, уходя. – Чтобы что-то решить, наконец. Пришла пора принимать решения…
Она пойдет туда сразу же. Пусть капитан бродит по своему хозяйству, а она тем временем посидит у него, освоится с новыми для нее стенами. Попытается почувствовать там себя непринужденно, естественно. На этот раз уже не порыв привел их друг к другу, а сознание, что иначе нельзя. И сейчас Зоя была готова помогать Устюгу беззаветно, потому что чувствовала себя в чем-то сильнее.
Она вышла из медицинского отсека и, идя по широкому коридору палубы управления, улыбалась своим мыслям. Наверное, в каждой женщине оживает порой лихая девчонка… Хорошо творить добро и приятно дарить, особенно, если даришь самое себя и этого ждут с нетерпением.
Зоя свернула в другой коридор, покороче. Здесь двери были пошире, плафоны на потолке – другой формы, в одном месте коридор, расширяясь, образовывал нечто вроде холла, и тут стояли два кресла и столик. В холл выходили три двери: каюта Веры находилась в другом месте. Зоя наугад отворила первую дверь, интуиция подсказала ей, что она ошиблась: здесь ничто не напоминало о капитане. Она отворила другую.
Каюта была просторной, из первой комнаты вели еще две двери, совсем как в квартире. Спальня и ванная смежные. Удобно. Одну переборку занимали стенные шкафы. Отныне это – ее дом, и, быть может, навсегда. Хороший дом, подумала она. Дом – это ведь не только стены…
Внимательно оглядев себя в зеркале, Зоя улыбнулась: давно она не выглядела так хорошо. Она села и посидела немножко, улыбаясь и представляя, как он появится на пороге. Потом стала думать о том, как встретит его. Пусть он сразу почувствует, что она пришла насовсем, что жизнь вошла в свои берега.
– Ну вот, я и пришла помочь вам.
– Вы не поверите, – сказал Нарев, – как я рад.
Мила оглядела каюту.
– Сколько помещений у вас будет?
– Двух достаточно, как вы полагаете? Хотя, пожалуй, три. Люблю простор. Думаю, что никому этим не помешаю: соседние каюты пустуют.
Мила уселась, развернула альбом, провела элографом несколько уверенных линий.
– С таким расположением вы согласитесь? Тогда скажите, чего хотели бы вы.
Нарев медлил. Мила подняла глаза, наткнулась на его взгляд, нерешительно улыбнулась и снова опустила голову.
– Тогда, может быть, так?
Она принялась рисовать. Нарев вглядывался в возникающий эскиз.
– Здесь хорошо бы что-нибудь повесить на стену. Только не такую сетку, как делает штурман. У вас нет чего-нибудь такого?..
Он подумал, распахнул шкаф. Поискал.
– Это не пригодится?
Мила взяла большую фотографию мальчика лет семи – одно лишь лицо, такое же удлиненное, как у Нарева, с пристальными, близко, как у него, посаженными глазами.
Нарев странно улыбнулся:
– Это, видите ли…
Он не закончил; Мила взглянула на него и поразилась. Легко прочитав в его глазах глубокую тоску, она, словно сломавшись, упала головой на стол и зарыдала жалко и некрасиво, даже не закрывая лица руками.