Дверь с той стороны
Шрифт:
Проклятая страсть к обобщениям и на этот раз подвела его: он стал думать, что нужно и что не нужно для жизни, и сумасшедшая идея снова ударила ему в голову, и он ощутил горечь во рту.
Он тихо оделся, стараясь не разбудить ее, хотя ему очень хотелось сделать именно это. Но совесть была неспокойна, и он знал, что это состояние не пройдет, пока ему не докажут, что мысли его – совершенный бред. Или пока он не докажет противоположное.
Он решил, что не станет выносить свою идею на общий суд. Обсуждать ее было лучше с каждым в отдельности, когда мнение соседа не может повлиять на отвечающего.
Сначала он зашел к администратору. Рассказывая ему, физик уточнял подробности и для самого себя.
Карский выслушал его серьезно и внимательно.
– Не знаю, – сказал он. – Надо подумать, посоветоваться. Основательно подумать, не торопясь.
На языке администратора это означало несогласие.
Капитан хмуро смотрел на Карачарова, словно пытаясь по его лицу прочитать, где физик был ночью.
– Сколько, вы говорите, лет? – переспросил он. Потом нехотя усмехнулся.
– Нет, – сказал он. – Может быть, теоретики и смогли бы воодушевиться этим. Но я человек практический и прямолинейный. Живу сегодняшним днем. Если я вижу, что надо отдать приказ, который сегодня нужен – я его отдаю. И сам исполняю, хотя бы позже мне и пришлось поплатиться за это. И я не заглядываю в тысячелетия.
Физик не обиделся: он чувствовал свое преимущество перед капитаном. И потом, разве Устюг не был прав?
Инна выслушала его невнимательно. Она была недовольна тем, что физик помешал ее туалету.
– Ах, спросите лучше Сашу, когда он проснется, – сказала она.
Карачаров пожал плечами. Инна схватила его за рукав.
– Доктор, – проговорила она просительно. – Он молод… но это ничего. И не смотрите на меня так.
– Я и не смотрю, – ответил физик и направился к Нареву.
– Знаете, – с досадой сказал ему бог роботов, – всерьез и философски думать о детях и о том, что им понадобится и что не понадобится, хорошо, когда вы полагаете, что у вас их не будет.
– Гм, – сказал физик.
– Да! – яростно сказал Нарев. – У вас были дети? У меня тоже не было. И я совершенно не знаю…
– Я тоже.
Нарев улыбнулся.
– Ну, излагайте.
Он внимательно выслушал.
– Вы бы придумали что-нибудь… поближе, что ли. Что-то конкретное, реальное. Столь отдаленная цель – это уже почти и не цель.
– Чепуха! – вспылил физик. – Громадные цели вблизи вы просто не разглядите.
– Это теория, – сказал Нарев терпеливо. – А мне вы подавайте дело.
– Ничего я вам не обязан подавать! – сердито заявил Карачаров.
Инспектор выслушал его, не прерывая.
– Видите ли, – сказал он затем. – Я ведь, как вы знаете, в этом абсолютно ничего не понимаю, но если мне скажут, что надо что-то сделать, я сделаю. Решают пусть другие.
Он был не в настроении и, может быть, даже не спал ночь – глаза его ввалились, и под ними были черные полумесяцы.
– Вам нездоровится? – спросил Карачаров.
Инспектор махнул рукой.
– Да нет, – вяло сказал он. – Вот только мучают воспоминания. Любить ведь можно не только присутствующих, правда?
– Простите, – сказал Карачаров.
Инженер Рудик воспринял его идею по-другому.
– Ничего, – одобрил он. – С размахом. Только не представляю, как это будет делаться практически.
– Я же объяснил. Существуют реакции между элементарными частицами, в результате которых, скажем, из двух частиц возникают три. Иными словами, мы, затрачивая энергию, можем производить вещество нужного нам знака. Затем…
– Вы объясняете в принципе, – прервал его инженер, – а я хочу видеть технологию. Этот наработанный материал – как вы будете выводить его за пределы корабля, в пространство?
– Я полагал использовать выходы двигателей…
– Не получится. Двигатели рассчитаны на выброс излучения, а не вещества. И приспособить их нельзя: тогда они долго не продержатся, а вам нужно, чтобы они работали ого-го сколько!
– Ну, наверное, можно что-нибудь придумать – это не принципиальный вопрос…
– Иногда решают именно непринципиальные обстоятельства. Придумать, конечно, можно, но в любом случае пришлось бы монтировать какие-то приспособления и устройства вне корабля.
– Разве это так сложно?
– Нет – если бы мы могли выйти в пространство. А мы не можем. Вернее, выйти-то можно, да вот назад уже не попасть. Понимаете?
– Нет. Неужели нельзя справиться с такой мелочью?
– Автомат люка – вроде бы мелочь, – кивнул инженер. – Но, понимаете ли, доктор, самые трудные вещи – не всегда самые значительные, а мы здесь, как и всякое человечество, всемогущи лишь в определенных пределах. Хотите, чтобы я вам объяснил детально?
– Я и так верю, – пробормотал физик.
В конце концов все они могли идти к чертям – разве ему больше всех нужно? У него есть Зоя…
Наверное, ему все-таки было нужно больше всех; поэтому он направился не к Зое, а к писателю.
– Что с вами стряслось? – удивился Истомин.
– Да так… мелкие разочарования.
– Пооткровенничайте, полегчает.
Он слушал увлеченно, и, кажется, переживал все, что говорил физик, и видел, как это должно произойти.
– Ну? – спросил Карачаров, закончив.
– По-моему, блестяще.