Дверь в Лето
Шрифт:
— Воспринимайте как хотите. Профессор, я пришел сюда проверить, насколько правдивы удивительные слухи о вашем открытии. Что ж, я проверил. Я увидел пульт с разноцветными огоньками на нем — чем не декорация для эффектного фильма об ученом-безумце? Я увидел балаганный трюк с парой монет. Да и трюком его не назовешь, — ведь монеты выбирали вы сами и сами объясняли мне, как их помечать; да любой ярмарочный фокусник сделает это лучше. Я слышал только разговоры, но сказать можно что угодно. Открытие, на которое вы претендуете, невозможно. Между прочим, в министерстве думают так же.
Я подумал, бедного старика вот-вот может хватить удар, но мне нужно было сыграть на единственной его чувствительной струне — тщеславии.
— Выходите оттуда, сэр. Выходите. Я вас сейчас изобью. Вот этими самыми руками изобью.
Он разъярился настолько, что действительно мог со мной справиться, несмотря на возраст, вес и состояние здоровья. Но я продолжал его подзадоривать:
— Не пугайте меня, дедуля! Эта дурацкая кнопка и то меня не пугает. Ну-ка, нажмите ее!
Он взглянул на меня, потом на кнопку, но нажать все еще не решался. А я выдохнул со смехом:
— Все это враки, как выражаются мальчишки. Твишел, вы самодовольный старый жулик, чучело гороховое. Полковник Трашботтем был абсолютно прав.
Вот после этих слов нервы его и не выдержали.
10
Когда он врезал по кнопке кулаком, я хотел крикнуть, чтобы он не делал этого. Но было слишком поздно — я уже куда-то проваливался. Помню, я успел подумать, что не надо было мне доводить дело до конца. Я ведь терял все… И замучил до смерти бедного старикана, который не сделал мне ничего плохого… А я теперь даже не знал, куда меня несет… и смогу ли я добраться куда-либо вообще…
И тут я прибыл. Я упал с высоты фута в четыре, но, поскольку не был готов к падению, шлепнулся на землю, как мешок с картошкой.
— Откуда, черт побери, вы взялись? — спросил меня кто-то.
Я приподнялся и обнаружил, что сижу на гравии, присыпанном сосновыми иголками. Около меня стоял подбоченившись мужчина лет сорока, лысый, худощавый, но хорошо сложенный. У него был умный, проницательный взгляд, приятное выражение лица. Но сейчас он выглядел рассерженным. Рядом с мужчиной стояла симпатичная женщина гораздо моложе его. Она молча, широко раскрытыми глазами смотрела на меня.
— Где я? — глупо спросил я.
Я бы мог спросить: «В когда я?» — но это звучало бы еще глупее, да я и не подумал о таком вопросе. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы с уверенностью сказать — попал я не в 1970 год. Но и в 2001-м я не остался, судя по их внешнему виду. В 2001-м так одевались разве что для пляжа, а на этой парочке не было ничего, даже стиктайтского костюма, — только ровный слой загара. Но они, казалось, не стеснялись своей наготы и держались вполне непринужденно. Итак, я, должно быть, попал не туда.
— Я же первый задал вам вопрос, — возразил он. — Я спросил, как вы сюда попали. — Он взглянул наверх. — Ваш парашют не застрял в ветвях деревьев? Во всяком случае, что вы здесь делаете? Эта территория — частная собственность, там висит объявление.
По-моему, у меня-то с одеждой все было в порядке, особенно если учесть, как они сами были одеты, точнее, как они совсем не были одеты. Но я не ответил: другие времена, другие обычаи. Похоже, здесь меня ожидали неприятности.
Женщина дотронулась до его руки.
— Оставь его, Джон, — мягко сказала она. — Он, кажется, ушибся.
Мужчина повернулся к ней, потом снова бросил на меня вопросительный взгляд.
— Вы ушиблись?
Я с трудом поднялся на ноги.
— Да нет, пожалуй. Отделался синяком, похоже. Гм, а какое сегодня число?
— Как? Ну, сегодня первое воскресенье мая, а число — третье. Верно, Дженни?
— Да, милый.
— Послушайте, — настаивал я, — я получил сильный удар по голове, у меня все спуталось. Какая сегодня дата? Полная дата, понимаете?
— Как — полная?
Мне бы помалкивать, пока я сам не выяснил, раздобыв календарь или газету. Но ждать было невыносимо.
— Какой сейчас год?
— Ну, братец, видно, тебя здорово садануло. Конечно, 1970-й. — И он снова принялся разглядывать мою одежду.
Трудно передать словами мое облегчение. Я добился, добился, чего хотел! Не опоздал…
— Спасибо. Огромное спасибо. Вы и представить себе не можете, как я вам благодарен. — Видя, что он все еще колеблется, не позвать ли кого на помощь, я поспешил добавить: — Я подвержен внезапным приступам амнезии. Однажды я потерял целых пять лет.
— Да, вам не позавидуешь, — медленно произнес он. — Вполне ли вы пришли в себя, чтобы ответить на мои вопросы?
— Не приставай к нему, милый, — ласково сказала Джейн. — Похоже, он славный парень и попал сюда по ошибке.
— Посмотрим. Итак?
— Да, теперь со мной все в порядке… Но тогда у меня спуталось все на свете.
— Ладно. Как вы сюда попали? И почему так одеты?
— Сказать по правде, я и сам не знаю, как здесь очутился. И не имею ни малейшего понятия, где нахожусь. Приступы накатывают всегда так внезапно… А одежда… Можно назвать это причудой. Гм… Вы тоже необычно одеты. Вернее, не одеты совсем.
Он взглянул вниз, на себя, и усмехнулся:
— Ах да. Я вполне осознаю, что то, как мы с женой одеты… точнее, что мы раздеты, потребовало бы объяснений… при определенных обстоятельствах. Но вместо этого мы бы предпочли получить объяснение от вас. Вы не здешний, не говоря уже о странности одежды. А мы живем здесь — так, как нам хочется. Эта территория принадлежит Денверскому клубу оптимистов.
Джон и Дженни Саттоны оказались людьми по-своему утонченными, лишенными предрассудков и дружелюбными. Они были из тех, кого не пугает неожиданный гость, — у них для него всегда найдется чашечка чая. Джона явно не устроили мои неуклюжие объяснения, и он все порывался устроить мне перекрестный допрос, но Дженни сдерживала его. Я твердо держался версии о «внезапных приступах потери памяти» и сообщил, что со вчерашнего вечера, когда был в Денверском Нью-Браун паласе, ничего не помню. Он выслушал меня и сказал: