Дверь в никуда
Шрифт:
– И все-таки, Энни, милая, что же ты собираешься делать? Ведь не хочешь же ты сказать, что мы вот так расстанемся?
От этого мягкого голоса, от его настойчивого и тревожного взгляда Энни совсем растерялась.
– Не знаю… Все так неожиданно, – подумав немного, она пожала плечами, – Нет, просто не знаю, что и делать. Попробую, пожалуй, поразмыслить. Как ты. Вдруг что-нибудь прояснится.
– Ну что ж, я могу и подождать, – сказал Мэттью. И она знала: он будет ждать. С этого дня Энни жила какой-то странной жизнью, которую и двойной в общем-то нельзя было назвать. Просто половина этой жизни проходила в мире грез, а другая – была наполнена обычными, даже слишком обычными
Продолжались приготовления к свадьбе с Мартином. Несколько раз Энни была у Луизы и с удовольствием примеряла подвенечное платье, которое действительно получалось необыкновенно красивым. Из типографии были получены пригласительные билеты, и они с матерью в очередной раз просматривали список гостей, а потом Энни сама подписывала приглашения.
Уикэнды они, как и всегда, проводили вдвоем с Мартином, обустраивая свой будущий дом, и Энни помогала ему красить окна и собирать шкафы. Хватало дел и на ее работе, как раз появился очень интересный заказ. Но как только среди всех этих хлопот и волнений выдавалась свободная минутка, Энни бежала к Мэттью.
У него был свой, особенный мир. Он жил везде и нигде. Днем подрабатывал на какой-то стройке, мыл посуду в маленьком кафе, ночевал в комнатушке над магазином, по вечерам оформлял кабинет хозяина. Он кочевал из квартир с чужими диванами в пустые комнаты, где спал на одеяле, брошенном прямо на пол, перебивался случайными заработками, не строил планы и никогда не беспокоился, что с ним будет завтра. С огромным удивлением и даже с чувством какого-то сладкого ужаса Энни обнаружила, что, оказывается, Мэттью живет без особых проблем, довольствуясь малым и ни в чем себе не отказывая.
И именно поэтому, – все чаше думала Энни, – ему и удается получать такое удовольствие от жизни. Это качество – умение наслаждаться жизнью, радуясь любым ее проявлениям и не требуя слишком много, особенно нравилось ей в новом друге. Уже через много лет, вспоминая то время, Энни с грустью должна была признаться, что это были счастливейшие часы ее жизни.
Деньги, как только они заводились, он тратил не задумываясь. Мэттью очень любил вкусно поесть, поэтому он облачался в свой единственный приличный костюм и приглашал Энни на ужин в какой-нибудь фешенебельный ресторан, где, естественно, за один вечер исчезал его недельный заработок. Было видно, что он получает такое наслаждение от окружающей роскоши, прекрасной музыки, оживленной нарядной толпы посетителей и экзотических блюд, которые они заказывали, что у нее просто не хватало мужества, чтобы отказаться пойти с ним, или хотя бы настоять на том, чтобы самой расплатиться.
– Ты знаешь, – нередко говорил Мэттью, – по-моему, просто смешно, когда имеешь возможность все это позволить себе – и по каким-то дурацким причинам все время себя ограничивать. Мой отец всю жизнь каждый день обедает в таких местах, и единственное, что он заказывает – это кусок жареной камбалы и бутылку минеральной воды.
Когда деньги кончались, Мэттью никогда не огорчался. Он был просто неистощим в поисках разнообразных удовольствий, порой почти грошовых. Именно с ним Энни открыла для себя маленькие парки с тенистыми аллеями, солнечными полянами, о существовании которых она раньше даже не подозревала. С ним она видела больше картин и скульптур, древних соборов и памятников архитектуры, чем тогда, когда изучала искусство в колледже. Но где бы они не проводили время, чем бы не занимались, казалось, ничто не имеет значения, кроме главного – они вместе.
Мэттью был счастлив, если Энни удавалось побыть с ним хотя бы час или два. Кроме нее для него никого не существовало. Никогда еще Энни не ощущала так остро, как важны и прекрасны для другого человека каждый ее шаг, взгляд, слово.
И все их прогулки и развлечения, безумно дорогие или наоборот, совсем бесплатные, казались прекрасным, невероятным, волшебным подарком судьбы.
Уже потом, выйдя замуж, Энни часто возвращалась в своих воспоминаниях к тем скамьям на набережной Темзы, где они сидели летними вечерами, наблюдая за волшебной игрой серебристых огней на тихой глади реки, к таинственным, сладко пахнущим пылью прошедших веков залам Национальной галереи, к уютным крошечным кафе с их нехитрыми лакомствами и негромкой музыкой.
Вспоминая изысканные обеды и скромные завтраки, она часто думала, что дни, проведенные с Мэттью, были последними, когда она чувствовала себя молодой, беспечной и восхитительно легкомысленной. Мэттью сделал ей и еще один сказочно щедрый подарок: именно с ним Энни познала во всей полноте мир чувственных радостей.
Однажды после работы Энни впервые пришла к нему в комнату над магазином. Стоял теплый июньский вечер, и на Энни было легкое голубое платье без рукавов. Ее волосы как будто светились, рассыпавшись по плечам. Когда Мэттью открыл ей дверь, его поразило, как она красива. И он протянул к ней руки, запустил свои ладони под тяжелую копну ее золотых волос – его пальцы коснулись ее шеи.
После того первого вечера в Сент-Джейском парке он как-то мимолетно, почти шутя раза два или три поцеловал ее. Но никаких попыток к чему-то большему он не предпринимал, и Энни убеждала себя в том, что она поддерживает знакомство с Мэттью просто так, для разнообразия, и уж конечно ни в коем случае она не изменит Мартину. Но она также знала, что Мэттью, следуя какой-то собственной логике, просто ждет подходящего случая. И вот теперь он взял ее за руку и повел через комнату к серому одеялу, лежащему на голом полу с простым спальным мешком в изголовье. Ей бросились в глаза электрический чайник, какая-то коробка, в которой Мэттью хранил минимальный запас продуктов, открытый чемодан с его одеждой, небрежно брошенной туда.
Он встал у нее за спиной, взъерошил ей волосы, а потом склонился к ней, его губы прикоснулись к мягкому пуху у нее на шее в том месте, где начинались ее волосы. А потом она почувствовала, как он начал медленно, одну за другой расстегивать пуговицы у нее на платье сзади. Она все так же стояла спиной к нему, когда его ладони легли ей на грудь.
– Здесь? – прошептала Энни.
Она растерянно посмотрела на окна без штор, на удлиненные золотые квадраты, которые образовались от солнечных лучей, пробившихся сквозь пыль на окнах.
Энни поняла, что Мэттью улыбается, продолжая целовать ее шею.
– Кружева паутины на моих окнах так же эффектны, как и твои кружевные шторы.
– А у меня нет кружевных штор. – Платье соскользнуло у нее с плеч…
– Думаю, что у твоей матери есть.
Его ладони скользнули по ее плечу вниз, и вслед за ними платье упало на пол, и они перешагнули через него, тесно прижавшись друг к другу. Кончик его языка коснулся ее шеи, потом двинулся вниз к ложбинке на спине. Сердце Энни гулко стучало, у нее пересохло горло. А его губы были уже у нее на пояснице. Прохладные ладони Мэттью легли ей на бедра. Энни вздрогнула, чувствуя, как он снимает с не остальную одежду. Потом он повернул ее к себе лицом. Энни показалось, что она видит солнечный свет сквозь тугую кожу на его скулах. Ее руки дрожали, когда она подняла их и стала расстегивать его рубашку. У его горла, между ключиц пульсировала жилка, и на груди была небольшая ямка; у него была такая бледная кожа. Энни закрыла глаза… Их губы слились.