Дверь в полдень
Шрифт:
Колян состроил скептическую гримасу.
— Ну и что тут такого? — спросил он. — Гранатомет сильнее бьет.
— Гранатомет в карман не положишь.
— Все равно несолидно как-то. За семьсот лишним лет могли что-нибудь покруче изобрести.
— Бластер изобрели в конце двадцать второго века, если мне не изменяет память, — сказал Иван Георгиевич. — С тех пор принципиальных изменений в конструкцию не вносилось. Мелкие улучшения были — кобура на силовых полях, пульсирующий ствол…
— А почему принципиальных изменений не было? — спросил
— Не считается, а так и есть. Для ручного оружия эта конструкция близка к идеалу, более мощная пушка просто не нужна. Чтобы пристрелить бешеного слона, бластера вполне хватит.
— А чтобы пристрелить сумасшедшего доктора?
— Сумасшедших докторов не бывает. А если вдруг один появится, то ему тоже бластера будет достаточно. От прямого попадания из бластера не спасает никакая броня. То есть, хорошая броня первое попадание выдержит, но нагреется градусов до двухсот и отпадет, чтобы хозяина не поджарить. Ты лучше зайди в сеть, первоисточники почитай. Еще можно в виртуальности потренироваться…
— А зачем? — спросил Колян. — Что мне потом делать с этими знаниями?
— Не знаю, — сказал Иван Георгиевич. — Одно могу сказать точно — лучше играть в войну, чем пьянствовать, жрать наркотики и развратничать. Знаешь, Коля, чем настоящий мужчина отличается от чмошника? Тем, что у настоящего мужчины есть дело, а у чмошника никакого дела нет и быть не может. Хочешь жить как чмо — пожалуйста, живи, но только отдельно от моей дочери. И от внучки.
Колян начал закипать.
— Значит, по-вашему, каждый, кто не играется в военные игрушки — чмо? — спросил он. — Если я не хочу выполнять ваши приказы — значит, я чмо?
Иван Георгиевич спрятал бластер в кобуру (ствол при этом автоматически укоротился до первоначальной длины) и раздраженно сказал:
— Коля, успокойся, ты не чмо. Не хочешь играть в войну — не играй, я тебя не неволю. Но чем ты тогда себя займешь? Ты ведь лазил по местному интернету, ты знаешь, как живет этот мир. Одно рабочее место на десять тысяч человек, все эти места давно заняты, потому что средняя продолжительность жизни превышает двести лет. Чтобы найти себе дело, надо учиться сто лет подряд, а потом неизвестно сколько ждать, пока освободится вакансия. Либо изобрести что-нибудь новое, а для этого тоже надо учиться не одно десятилетие. Этот мир вывернут наизнанку — у нас каждый хочет отдыхать, но должен работать, а здесь все наоборот. А мужик должен работать, чтобы не превратиться в чмо.
— Так вы мне в армию вступить предлагаете? — спросил Колян.
— Да бог с тобой! Нет тут никакой армии, тут даже для полиции дело находится раз в столетие. Я о другом говорю. Я не верю, что мы с тобой здесь приживемся, мы с тобой не такие люди, чтобы по доброй воле стать чмом. Я смотрел в архивах наши судьбы, то, что с нами должно было произойти, не будь этого портала в будущее. В 2006 году я стал крестным отцом, потом, когда я заболел и отошел от дел, на этом посту меня сменил ты. Ты был хорошим отцом, под твоим руководством семья пережила антикрайм.
Колян аж выпучил глаза от удивления.
— Наша группировка продолжала работать после антикрайма? — переспросил он. — Разве такое возможно?
— Невозможно, — ответил Иван Георгиевич. — Но ты смог вывести капиталы из тени и трудоустроить большинство ребят. Это само по себе уже подвиг. Мне особенно понравилось, что ты не стал цепляться за свои миллионы, в первую очередь ты думал о людях и только потом — о деньгах.
— Не думал, а буду думать, — поправил Колян. — То есть, не буду, а…
— Подумаю бы, — предложил свой вариант Иван Георгиевич. — По-русски лучше не скажешь. По-английски можно сказать would have thought… нет… have been would have thought… тоже ерунда получается. Временные парадоксы обычными словами не выражаются. Я разговаривал с москомпом, он говорит, что придумал специальную систему понятий для таких вещей, но на человеческий язык она не переводится. То есть, перевести ее можно, но для этого придется новый язык придумывать.
— А что думает москомп по поводу ваших планов? — спросил Колян. — Он одобряет ваши военные игрища?
— Одобряет. Не могу понять, почему, но одобряет. Он сказал, что не будет возражать, если мы с тобой начнем переделывать прошлое до 2239 года.
— Почему 2239?
— В этом году был создан первый искусственный интеллект. Москомп просто опасается за свою детскую психику. Он ведь эгоистичный, как человек.
— Он нас слушает, — заметил Колян.
— Ну и пусть, — отмахнулся Иван Георгиевич. — Он не обидчив. Я правильно говорю, москомп?
Маленький металлический шарик серой молнией ворвался в поле зрения и завис перед Иваном Георгиевичем.
— Правильно, — сказал он. — Я подтверждаю и одобряю каждое ваше слово.
— А все-таки, — обратился Колян к москомпу, — какой смысл в том, что мы будем учиться военному делу? У тебя в отношении нас есть какие-то планы?
— Планы — не самое удачное слово, — заявил летающий шарик. — Я ничего не собираюсь от вас требовать. Если вдруг захотите уйти из мира в наркоманию или в виртуальность — я и слова не скажу. Но если вы мне поможете, я буду рад.
— В чем тебе надо помочь?
— Надо — тоже неудачное слово. Не надо помочь, а можно помочь. Ты помнишь, что произошло в Беслане 1 сентября 2004 года?
— Где?
— В Беслане. В Северной Осетии.
Колян попытался вспомнить и не смог. Что-то там действительно произошло и это что-то было очень нехорошим. Какой-то теракт, что ли…
— Чеченские боевики захватили в заложники целую школу, — подсказал москомп. — Погибло более трехсот человек, в основном дети. Это событие можно безболезненно удалить из мировой истории. Последующие события тоже.
— Будут еще теракты?
— Сомневаешься? Зря. Конечно, будут, причем очень серьезные теракты, один даже с применением ядерного оружия.