Дверь в стене
Шрифт:
Миру провалиться, а мне чай пить.
До Шумейкера эти бумаги видел не один человек, видели флотские, видели историки, видели статистики, видели страховщики, однако же Шумейкер был первым, кто (мне не довелось это проверить, но, похоже, что углублённое изучение океанографии в значительной степени повышает умственные способности человека) сообразил вот что:
"Джон Барри" вёз риалы для ибн Сауда. Вот такие:
Монета как монета, чин чинарём, диаметр 30,5 мм, вес 0,342 тройской унции или 11,56 грамма, серебро американское, без булды, 917 пробы, и всего таких монеток было 3 миллиона штук.
Каждая штучка достоинством в один
Вы понимаете, что это значит? Нет, вижу, что не понимаете. А вот капитан Шумейкер понял. Сообразил.
То, что эти серебряные монеты были риалами, означало, что на них можно было что-то купить, но купить только в Саудовской Аравии. И больше нигде. Эти риалы были деньгами в Саудии, но вот в Америке они деньгами не были. Для государства США эти риалы были не деньгами, а серебряным ломом. И в судовых документах эти монеты должны были оцениваться как лом. И оценивались. Шумейкер был капитаном, считать он умел и он быстренько в голове прикинул - три миллиона монет в 11,6 грамм каждая при цене на серебро в 1944 году в 47 центов за тройскую унцию составляли внушительную для 1944 года сумму в $510 000.
США захотели в рамках ленд лиза начеканить для ибн Сауда денежек и они их начеканили, сделали саудовскому королю приятное и эта приятность обошлась правительству США в полмиллиона долларов.
Но откуда тогда взялись 26 млн. долларов, в которые оценивалось перевозимое на "Джоне Барри" серебро? А эта цифра вновь и вновь всплывала в разных документах в принадлежавших разным государственным ведомствам разных архивах.
500 000 не равны 26 000 000. Такого не бывает, потому что такого не бывает никогда. Неумолимые законы арифметики, знаете ли. Два и два будет четыре, хоть ты тресни. Шумейкер трескаться не хотел, а хотел он верить в незыблемость математических законов, а законы эти говорили, что если "Джон Барри" вёз серебра на 26 млн. долларов, то это означало, что из 8000 тонн груза 2000 тонн были серебром в слитках.
ДВЕ ТЫСЯЧИ ТОНН.
"Fucking unreal."
196
Поставьте себя на место Шумейкера - вот вы уже знали, что есть где-то затонувшее судно, как знали и о том, что на нём имелся груз в несколько миллионов серебряных монет и даже уже прикидывали как бы до этих пиастров добраться, как вдруг (именно вдруг, подобно озарению) до вас доходит, что речь может идти о несопоставимо большем призе. Какое чувство вас охватит? Каким словом мы чувство опишем? Азарт? Ну, не знаю… Азарт слово французское, а потому отдающее слегка легкомыслием, хотя, если учесть, что сами французы позаимствовали hasard у арабов, переиначив арабское "аз-захр", что означало пошлую игру в кости, то пусть будет азарт, тем более, что и сами арабы в ткань нашего повествования вплетены плотно.
Итак - азарт. Серебряная лихорадка. Fever. "You give me fever" и всё такое. Fever in the morning, fever all through the night. Ещё бы! Две тысячи тонн серебра, заворочаешься тут.
И Шумейкер завертелся-закружился. Любое препятствие теперь казалось ему досадной мелочью. Например, такое - обнаружилось, что государство США по какой-то причине (будем считать, что по забывчивости) не выпустило по отношению к "Джону Барри" так называемого Certificate of Abandonment of the Vessel или официальной бумаги, свидетельствующей, что судно утрачено и владелец его неизвестен. А, значит, - "сарынь на кичку!" Так вот такого Сертификата в природе не существовало, а это означало, что затонувшее сорок три года назад судно и его груз по-прежнему принадлежали народу Соединённых Штатов. Попытаться взять у американского народа что-то без спросу можно, конечно, но это, знаете ли, чревато.
И тогда Шумейкер обратился в Госдепартамент. А Госдепартамент его сигнал опять проигнорировал. И упорный Шумейкер опять пошёл в юридический департамент ВМФ и тамошние законники отправили написанные под копирку письма всем, who may be concerned (что означало несколько министерств и ведомств), с настоятельной просьбой определиться со статусом затонувшего в другом полушарии судна и дать на официальный запрос не менее официальный ответ. А неугомонный Шумейкер тем временем настучал письмецо мистеру Монтгомери, который был полномочным послом США в Омане.
Зачем Шумейкеру понадобился Госдеп и назначенный им в заморскую страну посол? Да затем, что Шумейкер был капитаном и одно только это делало его носителем сакрального знания о таких неизвестных простому труженнику вещах как территориальные воды и особые экономические зоны. "Джон Барри" лежал на дне океана на расстоянии 127 миль от побережья суверенного султаната Оман, что позволяло султану претендовать на по меньшей мере часть имущества, что в виде железного лома, что в виде серебра.
И Шумейкер, который был не теоретиком, а суровым практиком, решил сыграть на таком хорошо ему известном грешке слабых человеков как сребролюбие, справедливо рассудив, что если ожидания сбудутся, то денег хватит на всех, включая султана. И он не обманулся, так как Монтгомери включился в дело с неподдельным энтузиазмом (несколькими месяцами позже Шумейкер обнаружит, что он недооценил Монтгомери, которым двигали не так романтизм и клады, как соображения карьеры, заставившие посла предложить Госдепартаменту просто напросто подарить султану затонувшее судно со всем, что там найдётся. "Во имя дружбы и добрососедских отношений.")
Но дипломаты, даже если они работают в Омане, остаются дипломатами, а законники были и остаются законниками и в качестве оружия они используют не интриги, а букву как параграф. А потому, собрав воедино инспирированную неугомонным капитаном деловую переписку, Maritime Administration известила Шумейкера и Ко о своём решении выставить лежащий на дне Аравийского Моря "Джон Барри" на аукцион и тем самым выжать из этой истории хоть что-то. Maritime Administration тоже хотела кушать.
Шумейкер, которому нельзя отказать в здравомыслии, справедливо рассудил, что когда в бой идут большие батальоны, маленькому человеку для защиты его маленьких с точки зрения государства интересов нужен хотя бы хороший советчик и он, ничего не утаив, изложил суть дела вашингтонскому юристу Хью О'Нилу, попросив того предствлять их интересы в развернувшейся битве титанов. О'Нил немедленно согласился, но, наверняка будучи в душе романтиком, согласился не за гонорар, а за то, чтобы его взяли в долю.
С этого момента события, продремавшие сорок четыре года, понеслись вскачь. Была назначена дата аукциона. Ставший полноправным партнёром О'Нил посоветовал Шумейкеру и Фионделле сделать заявку на пятьдесят тысяч и десять долларов, обязавшись при этом выплатить десять процентов стоимости поднятого серебра доброму государству.
Аукцион состоялся, ставки делались анонимно и "втёмную", участники не знали ни о том, сколько их, ни о размере конкурирующих ставок, ставить можно было один раз. Потом были оглашены результаты. Наша компания выиграла. Выяснилось, что всего участников было пятеро (такое ничтожное число заинтересованных "лиц" объясняется простым здравым смыслом - как бы ни был замачив плод, но всем было понятно, каких затрат потребует поднятие чего бы то ни было с почти трёхкилометровой глубины), две ставки были Maritime Administration отброшены сразу же по причине ничтожности, три же оставшиеся выглядели так - Шумейкер и Ко - $50010 и 10% от находки государству, две другие - $15526 и 15% и $20000 и 12%.
Практичное морское ведомство решило, что сулимые проценты от шкуры не то что неубитого, но пока даже не найденного медведя это хорошо, однако наличная синица в кулаке куда лучше. Молотком - "бум!"
"Продано!"
Сбылась? Мечта-то? Да нет, до сбычи мечт было ещё далеко. По горячим следам аукциона в силу вступили законы не жадности, нет, а, скажем так, - прижимистости. Затея стала обретать реальные черты, а реальность требовала выложить из кармана $50010 : 3 = $16670. С каждого. Жалко же. Мечта жила, с мечтой игрались, да и вообще - мечта мечтой, но cash-то при этом - кэшем! Друзья помялись, помялись и решили привлечь кого-нибудь ещё. Понятно, что это не мог быть человек "с улицы", а мог это быть кто-то "из своих". И О'Нил привёл своего знакомого, "тоже юриста" по имени Макгвайр Рили. После чего троица, хоть и жалко было, но вздохнула с облегчением, пятьдесят тысяч теперь можно было разделить на четверых. Счастье? Да нет, куда там счастью. Каждый из нас хоть раз в жизни, да видел душераздирующую синюю наколку - "нет в жизни счастья".