Дверь в зеркало

Топильская Елена Валентиновна

Поскольку Антон молчал, не решаясь начать разговор, мать стала выдвигать версии сама:

– Значит, так. Я скоро стану бабушкой?

– Не-ет, ты что! – испугался Антон. – С чего ты взяла?!

– Значит, нет. Уже легче, – она подумала немного. – Тебя уволили из прокуратуры?

– Пока вроде нет, – опасливо сказал Антон.

– Что же с тобой приключилось? Раз даже глаза на мокром месте?

Антон вдруг подумал, что если он сейчас прямо спросит у матери, а она честно ему ответит, то потом они сделают вид, как будто ничего не было. Или вот: он притворится, что потерял сознание, а когда очнется, скажет, что ничего не

помнит. Отличная идея.

Зажмурившись и сжав изо всех сил уголок одеяла, как он до красных пятен сжимал что-нибудь в руке далеко в детстве, у зубного врача, чтобы отвлечься от боли и страха, Антон даже не проговорил, а, как ему показалось, прокричал:

– Мам, я – не родной вам сын?

– Что?! – мать удивилась так, что даже покачнулась на краешке кровати, где пристроилась, придя в палату.

– Скажу, только честно, я не родной вам? Вы меня усыновили? Я – сын Одинцовой?

Воцарилась тишина. Антон так и сидел с закрытыми глазами, но стало так тихо, что он приоткрыл один глаз, испугавшись, что это мать упала в обморок, опередив его.

Открыв и второй глаз, он убедился, что она никуда не ушла и в обморок не упала. Она сидела рядом с ним с таким сложным выражением лица, что Антон даже побоялся как-то обнаруживать свое присутствие рядом.

Наконец мать очнулась и перевела взгляд на Антона.

– Антошка, – сказала она так тихо, что он скорее по шевелению губ понял, что именно она говорит, чем услышал звук ее голоса. – У тебя сейчас голова не кружится?

– Нет, – нетерпеливо сказал он. – Ты мне не ответила.

– А что я могу ответить на такую чушь? Я только не понимаю, как тебе пришло это в голову. Тебе что, кто-то внушил эту идиотскую мысль? Таня, что ли?

– При чем тут Таня, – возразил Антон. – Я сам понял...

– Господи, что ты понял?! Что? Да еще и Одинцову сюда приплел, Боже!

– Мне сказали, что у Одинцовой был ребенок одного возраста со мной.

– Ну и что?

– А где он теперь? Что-то я не слышал в прокуратуре, что у нее есть дети.

Мать как-то обмякла и, подвинув Антона, привалилась к стене.

– Господи, что у тебя с головой творится. Как только можно додуматься до такого?!

– Так что, мама? – спросил Антон робко. – Ты мне не ответила...

– Я не ответила? – слабо удивилась она. – Балбес ты. Тебе как, на Библии поклясться? Расписаться кровью? Землю прикажешь есть?

– Значит, я родной?

– Ну как мне еще тебе это доказать? – мать устало вздохнула и снова достала из сумки пудреницу. Открыла ее и поднесла зеркало к глазам Антона, приникнув головой к его виску, так, чтобы отражаться в маленьком зеркальце вместе. – Посмотри. Это тебя не убеждает?

Антон заглянул в крошечное зеркальце, увидел край своего глаза и глаз мамы, совершенно такой же, как у него, и вдруг успокоился. Действительно, что за чушь пришла ему в голову?! Это он слишком много начитался страшных историй про брошенных и усыновленных детей. А потом мамины красные глаза, нежелание обсуждать некоторые детали семейной истории, замечание профессора про то, что у Одинцовой родился ребенок от его, Антона, отца... И главное: мамино сегодняшнее замечание о том, что есть что-то, препятствующее его совместной работе с Одинцовой.

– Мама! – сказал он страшным голосом, – а что ты хотела сказать мне про Одинцову? Такое неприятное?

– Что? – не поняла мать, а потом облегченно вздохнула. – Господи, так ты из-за

этого?.. Антошка, я просто хотела рассказать тебе, что уже после того, как мы с папой поженились, только еще до того, как родился ты, папа уходил от нас.

– Куда? – поразился Антон.

– К ней. К Антонине Григорьевне.

– Как это?

– Вот так. Все у нас было хорошо. Но папа стал копаться в архиве моего деда и случайно обнаружил, что Антонина, как раньше говорили, урожденная Наруцкая. Так что наша семья и ее теснейшим образом связаны. Папа очень заинтересовался этим, решил узнать у Антонины, сохранились ли у нее какие-то семейные документы, стал видеться с ней, и... Кончилось тем, что он ушел к ней.

– А... А потом что? Он же вернулся?

– Вернулся. К счастью, обнаружилось, что должен ты родиться. Вот папа и вернулся. И все у нас было хорошо, – на глазах у мамы показались слезы.

– Мам, ну что ты плачешь? – Антон погладил ее по голове, как маленькую; мама благодарно улыбнулась ему сквозь слезы, повисшие на ресницах.

– Мне неприятно все это вспоминать. Обидно до сих пор. Хотя я совершенно не жалею, что простила папу, и что мы снова стали жить вместе. Просто, когда и ты стал копаться в этой истории с Анной Наруцкой, все это вспомнилось, и я даже испугалась, что теперь другой мой мужчина попадет в ее сети. Так что, Антошка, дело только в этом.

– Мам, я дурак? – прошептал Антон, и мама кивнула.

– Еще какой. И теперь ты, надеюсь, понял, что лучше не таить в себе какие-то страшные подозрения, а все выяснить. Не бойся задавать вопро сы, которые имеют для тебя жизненно важное значение.

В тот день он очень долго не отпускал маму.

– У меня консультация, заочники ждут, – смеялась она сквозь слезы.

– А ты могла бы пропустить из-за меня консультацию? – спрашивал он.

– Могла бы.

– Тогда не ходи.

– Не пойду.

И они опять обнимались и смеялись.

– А ты могла бы экзамен пропустить? Из-за меня? – проверял Антон.

– Могла бы, – отвечала мать, и он ей верил.

Потом он посмотрел на часы, и сам стал гнать ее в университет.

– Давай, иди, – говорил он и сталкивал ее с кровати.

– Мы же решили, что я не пойду, буду сидеть у твоей койки, – сопротивлялась она.

Наконец она все-таки ушла, пообещав позвонить ему сразу после консультации. Но перед этим Антон получил с нее обещание принести письма адвоката Урусовского и фотографию Анны, которые когда-то давно он обнаружил среди книг, а мать спрятала.

– А зачем ты их спрятала? – подозрительно спросил Антон.

– Да просто не хотела, чтобы тебе на глаза попадались какие угодно упоминания об этой семье, – сказала она, – ну, теперь ты понимаешь.

Когда мать ушла, Антон лежал некоторое время с закрытыми глазами, унимая сердцебиение. Хорошо, что к нему никого не пускают, он никого не хочет видеть, ему надо переварить все, что он услышал, в одиночестве.

В таких раздумьях он провалялся до вечера, до звонка матери. Настроение у него улучшилось, и по ее голосу он слышал, что она тоже пришла в себя. Потом позвонила Татьяна, но он узнал ее номер и не ответил на звонок, не было настроения с кем-то разговаривать, кроме матери. Через пять минут телефон пискнул, сигнализируя о принятом сообщении. Таня писала: «Срочно позвони. Это важно». Антон поколебался, но звонить не стал: не было душевных сил на разговоры, пусть даже важные.