Шрифт:
Посвящается творчеству Андрея Тарковского
Дверь
Отступающие немецко-фашистские войска становились всё более остервенелыми и омерзительными в своих действиях. Они старались оставить после себя как можно больше страдания и боли, мстили за то, за что их начинания провалились громко и с грохотом, как огромный медный таз в больничном коридоре. Конечно, вся эта гадость проистекала от немногих, ведь простые солдаты и офицеры в основном просто исполняли приказы, но так жаль, что эти немногие сумели испортить так много. Какая глупость, какая бесконечная глупость – завоёвывать мир, ведь мир – это каждый из нас в отдельности и все мы, вместе взятые. Завоевать мир – значит уничтожить себя, отдать наполненность и приобрести бесконечную пустоту.
Мы так боимся упоминать слово «Дьявол», думая, что это
Городские окраины уже полыхали. Слышались отдалённые крики и детский плач. На мостовой кое-где виднелись трупы солдат и животных, обрывки одежды, нагромождения различных предметов. Из пробоин в стенах домов выливались потоки воды, в самих пробоинах просматривались уютные в прошлом жилые помещения с картинами, старинными шкафами, ванными и туалетными комнатами, одинокие старики не спеша перемещались от одной руины к другой, опираясь на палки или уцелевшие фрагменты изгородей.
Удар был неожиданным, никто в городе не предполагал, что крупное, непонятно откуда взявшееся соединение немецких войск окажется в освобождённом советскими войсками городе. Гарнизон был невелик и практически не готов к утреннему вторжению. Солдат расстреливали в постелях и около умывальников, обнажённых или полуодетых. Незначительная часть охраны гарнизона попыталась дать отпор, но силы были неравными.
Молоденький лейтенант, отстреливаясь, уходил всё дальше и дальше от центра, всё ниже и ниже становилась городская застройка, всё меньше и меньше оставалось сил и патронов в автомате. Перебежав через ветхий мостик над шумящей речкой, он увидел в непосредственной близости небольшой сарай с открытой настежь дверью. Сознавая, что никаких шансов на продолжение боя у него нет, он резко рванул в сторону, забежал в помещение, пересёк небольшую комнату и увидел в конце ещё одну дверь, большую и мощную, с огромным железным запором. Лейтенант нырнул в небольшую каморку и задвинул засов. Уже совсем рядом раздавался топот преследовавших его немцев. Слышно было, что некоторое время они находились в замешательстве, видимо, размышляя, куда так неожиданно мог деться беглец, но после решение было принято, и лейтенант услышал топот людей, входящих в помещение сарая. Совершенно неожиданно для себя он обнаружил, что рубашка его измазана кровью, которая текла из крупной раны в области живота. Наскоро перевязав её обрывком рукава, лейтенант вдруг почувствовал, что голова его наливается свинцом, а глаза смыкаются с неистовой силой. Он присел на клочок подмокшего сена. В это время преследователи начали выбивать дверной засов. Лейтенант почувствовал, что уже не может сопротивляться усталости и потере крови, закрыл глаза и забылся в чутком, удивительно ясном и прозрачном сне.
Тёплое, разливающееся по всему небосводу сияние солнце обнимало невысокие городские домики. Необыкновенное спокойствие и размеренность царствовали повсюду в этот ранний утренний час. Стояла самая середина лета. Мама, удивительно красивая, в лёгком, воздушном платье, держала на руках очаровательного светловолосого крепыша, который звонко смеялся, и смех его разносился по всем дворам старого центра. Птички в скворечниках и на ветках многочисленных деревьев вторили смеху малыша радостной, воодушевляющей трелью. Воздух был необыкновенно чистым, пропитанным разнотравьем и ароматами бульварной аллеи, на которой расцвело в это время необыкновенное количество различных цветов.
«Смотрите все, слушайте все, нам сегодня полгодика!» – кричал с балкона третьего этажа счастливый папа, а мама, немного стесняясь такого бурного проявления радости, просила его кричать чуточку тише. Время как будто встало и затаилось. Машины не спешили заводиться и уезжать со своих привычных мест, в выходной день никто не спешил на работу в метро и на трамвай, отдельные любители прогулок по лесам и дачники, потягиваясь, выходили из подъездов с тугими зелёными рюкзаками и удочками.
Мама улыбалась нежной, волшебной улыбкой и тихонечко трогала малыша за пупочек, тот улыбался ещё шире, понимая, что с ним играют. Зелёная, радостная коляска стояла в стороне. Сегодня папа, мама и маленький сыночек собирались пойти в лес, чтобы насладиться зеркальной гладью овального пруда, посидеть на высоком холме, полюбоваться бесконечными далями, простирающимися за цепочкой перелесков. После этого они обычно шли на территорию старинной усадьбы, где можно было побродить по усадебному парку, насладиться светлой и лёгкой архитектурой усадебных построек. Там же можно было посидеть пару часиков на открытой веранде паркового кафе, отведать вкуснейшего мороженого и ароматного кофе, сваренного на углях. Такие дни запоминались папе, маме и маленькому мальчику надолго, а вернее, на всю жизнь, потому что каждый из таких дней и был целой жизнью – длинной, безмятежной, чистой и радостной.
Когда малыш стал чуточку побольше и уже начал активно бегать и балагурить на разные темы, он вместе с мамой, папой и родственниками стал часто выезжать на отдых в деревню. Для малыша это было настоящее доброе приключение, море эмоций и новых открытий. Больше всего запоминались долгие походы в лес за грибами и ягодами, когда вставать приходилось ни свет ни заря, брать с собой в дорогу чёрный хлебушек, соль и свежие огурцы и уходить на целый день, почти что до самого вечера. В лесу часто устраивали пикники на полянках, где бегали, играли, веселились и ели сладкие, хрустящие огурчики и ароматные корочки хлеба. После возвращения у всех в теле разливалось приятное чувство здорового и свежего утомления, всем хотелось пару часиков полежать отдохнуть на продуваемой терраске или в клети. После этого все дружно шли на пруд купаться. Старый барский пруд был окружён ароматными лугами вперемешку с уютными берёзовыми рощами. Под вечер, когда солнышко жарило уже не так сильно, совершенно по-особенному пахла свежая, сочная крапива и огромные лопухи. Вода была тёплая, как парное молоко, а дно песчаное, с хорошим пологим заходом. После купания все возвращались домой, и начинались долгие, уютные посиделки возле террасы дома, а когда темнело, все переходили на террасу. Бабушка приносила двенадцатилитровое ведро со свежеиспечёнными пирожками с луком и яйцом, плюшками с творогом, сладкими булочками, в пятилитровой банке всех ожидал домашний с кислинкой квас. А утром папа с малышом ходил в барский парк, в котором за ночь обычно поспевали новые белые грибочки, расположившиеся под дубами, берёзками на опушке, которые радовали глаз своей красотой и безупречной чистотой.
Детство неспешно перетекло в школьные годы. Это были светлые времена. Мальчик рос, развивался, активно интересовался музыкой и литературой, пытался придумывать затейливые приключенческие романы и, конечно же, стихи, которые он посвящал любимой маме, любимому папе, лесу, животным, друзьям и всему тому, что видел вокруг. При этом по математике получал одни пятёрки и ещё очень любил занятия по физкультуре.
Однажды, отдыхая с мамой и папой в деревне, он забрался на чердак, на котором находилось множество разнообразных, старинных и не очень предметов: покосившиеся шкафы, столы и стулья, недосчитывающиеся одной или более ножек, мутные, запылившиеся от времени зеркала, швейная машина, одежда, ну и, конечно, множество пожелтевших от времени книжек. Некоторые из них были совсем порванными, и их практически невозможно было прочитать, а некоторые выглядели очень даже неплохо. Одной из таких книжек был сборник стихотворений неизвестного автора. К сожалению, оторвалась обложка и заглавные страницы. Однако сами стихотворения были просто чудесными, сразу проникли в душу маленького мальчика и остались там навсегда. Мальчику всегда казалось, что чей-то удивительный голос, страница за страницей, как будто бы с неба читает произведения этой удивительной книги.