Двери между мирами (Извлечение троих) (др. перевод)

Кинг Стивен

Позже он спросил Эдди, сколько все это продолжалось, но Эдди тоже не знал. Время исчезло для них обоих. Время разрушилось. В Аду не бывает времени, а каждый из них пребывал в своем собственном частном аду: Роланд — в аду заражения и лихорадки, Эдди — в преисподней ломки.

— Меньше недели, — сказал Эдди. — В этом я точно уверен.

— Откуда ты знаешь?

— Таблеток, которые я тебе дал, должно хватить на неделю. А потом мы посмотрим, что с тобой будет. Одно из двух.

— Либо я вылечусь, либо умру?

— Точно.

Перетасовка.

Когда

сумерки растворяются во тьме ночи, раздается выстрел: сухой грохот, натыкающийся на неизбежный и неотвратимый плеск волн, что замирает на пустом берегу — БА-БАХ! Пахнет порохом. Похоже, у нас проблемы, думает стрелок и тянется за револьвером, которого нет. О нет, это конец, это…

Но выстрелов больше не слышно, и что-то запахло во тьме

Перетасовка

Так хорошо. Так вкусно. После всего этого долгого темного и сыпучего времени, что-то готовится. Варится. Это не просто запах. Теперь Роланд различает треск хвороста и тускло-оранжевое мерцание маленького костерка. Иной раз, когда с моря тянет ветерком, он чует пахучий дым и еще один аромат, от которого слюнки текут. Еда, думает он. Боже мой, я же голоден! А если я голоден, может быть, я поправляюсь.

Эдди, пытается он сказать, но голоса нет. Горло болит, очень сильно болит. Надо нам было взять и астина тоже, думает он и пытается засмеяться: все снадобья — для него, и ни одного — для Эдди.

Появляется Эдди. В руках у него жестяная тарелка. Стрелок узнает ее тут же: тарелка из его собственного мешка. На ней — дымящиеся кусочки розовато-белого мяса.

Что? — пытается он спросить, но издает только слабый хрип.

Эдди читает по губам.

— Я не знаю, — говорит он раздраженно. — Но я от него не умер. Ешь, черт бы тебя побрал.

Он видит, что Эдди бледен, что Эдди трясет, чует, что пахнет от Эдди не то дерьмом, не то смертью, и понимает, что Эдди сейчас погано. Он тянет руку, чтобы как-то его ободрить, успокоить, но Эдди отталкивает ее.

— Я тебя покормлю, — говорит он раздраженно. — Мать твою, если б я знал, почему. Мне бы надо тебя убить. Я так бы и сделал, но вдруг подумал, что если ты раз пробрался в мой мир, то, черт тебя знает, может, ты снова сможешь.

Эдди оглядывается по сторонам.

— Да и не улыбается мне сидеть здесь одному. В компании этих… ползучих.

Он опять смотрит на Роланда, и вдруг его сотрясает дрожь — такая сильная, что он едва не роняет тарелку с мясом. Но приступ скоро проходит.

— Ешь, черт тебя побери.

Стрелок ест. Мясо совсем неплохое — оно восхитительное. Он съедает три куска, а потом все опять расплывается.

Перетасовка.

В попытке заговорить, но получается только сдавленный шепот. Эдди приникает ухом к его губам, хотя оно и отодвигается каждый раз, когда тело Эдди трясется в конвульсиях. Стрелок повторяет:

— На север. На север… по берегу.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — шепчет он.

Эдди смотрит на него.

— Ты повернутый. Сумасшедший.

Стрелок

улыбается и пытается отключиться, но Эдди бьет его по щеке. Бьет сильно. Голубые глаза Роланда широко раскрываются и на мгновение в них загорается столько огня и жизни, что Эдди чувствует неловкость, а потом губы его расползаются в улыбке, больше похожей на оскал.

— Ладно, можешь отрубаться, — говорит он, — но сначала прими колеса. Пора. Во всяком случае, судя по солнцу. Так мне кажется. Я, правда, не был бой-скаутом, так что я не могу говорить наверняка. Но, сдается мне, судя по солнцу, пора открывать контору. Открой ротик пошире, Роланд. Доктор Эдди даст тебе пилюльку, гребаный похититель детей.

Стрелок открывает рот, как младенец навстречу материнской груди. Эдди кладет ему в рот две таблетки и небрежно заливает их свежей водой. Роланд предполагает, что вода эта — из ручья в холмах на востоке и она может быть ядовита. Эдди не знает, как различать хорошую и плохую воду. Но с другой стороны, сам Эдди, кажется, в полном порядке, а выбора все равно нет. Ведь нет? Нет.

Он глотает, кашляет и едва не давится. Эдди равнодушно глядит на него.

Роланд тянется к нему.

Эдди пытается отодвинуться.

Но глаза стрелка пригвождают его к месту.

Роланд притягивает его так близко к себе, что чует запах болезни Эдди, а Эдди чует запах его болезни, и сочетание это вызывает у каждого омерзение и тошноту.

— Есть только два пути, — шепчет Роланд. — Я не знаю уж, как в твоем мире, но здесь их только два. Либо подняться и, может быть, выжить, либо умереть на коленях со склоненною головою, так что в нос тебе ударяет вонь из собственных подмышек. Но это… — он кашляет. — Это не для меня.

— Кто ты? — кричит Эдди.

— Твоя судьба, Эдди, — шепчет стрелок.

— Почему бы тебе не сдохнуть в своем дерьме?

Стрелок хочет ответить, но не успевает — его вновь унесло во тьму, и карты летят...

Перетасовка.

БА-БАХ!

Роланд открывает глаза, видит миллиарды звезд, кружащихся в темноте, и закрывает снова.

Он не знает, что происходит, но надеется, что все в порядке. Колода все еще в игре, карты...

Перетасовка.

Еще куски свежего вкусного мяса. Он себя чувствует лучше. Эдди тоже выглядит получше, но он чем-то обеспокоен.

— Они подбираются ближе, — сообщает он. — Может, они и уроды, но все-таки не совсем тупые. Они знают, что я такое делаю. Каким-то образом они знают, и им это не нравится, и с каждым разом они подбираются все ближе. Нам бы надо чуть-чуть отойти до заката, если ты можешь двигаться. А то может так получиться, что это будет последний закат в нашей жизни.

— Кто? — Это уже не шепот, а что-то среднее между шепотом и настоящей речью.

— Они, — Эдди указывает в сторону моря. — Дад-а-чак, дум-а-чум и все это дерьмо. По-моему, они вроде нас, Роланд: готовы сожрать всех и вся, но чтобы при том не сожрали тебя.