Движда
Шрифт:
— О, все-таки решил меня сдать, — заявил навстречу Федор, — а я как раз Валентину Иванычу исповедуюсь. Ментов уже привел?
— Да нужен ты кому, — с легким раздражением ответил Константин. — Я Машу ищу.
— Магдалину? — Федор криво ухмыльнулся. — Ромео, блин. Вот за что я вас, интеллигентов, не люблю, носитесь со своими нюнями.
— Тебе вторую руку сломать, чтоб нюней не выглядеть? — серьезно спросил Платонов.
— Ты че вообще навязался на мою голову! — возмутился Федор. — Я че — в жизнь твою лезу? Спать мешаю? Магдалину ему подавай! Да если б, выходит, не я, ты бы ее и не увидел никогда! Не так, что ли?
— Слушай, вершитель судеб, я задал простой вопрос: где Маша?
— Так она из-за тебя уехала, об этом весь город говорит. Запудрил девке мозги и умчался в столицу...
Платонов угрожающе шагнул вперед, и Федор опасливо потянулся к костылю, планируя защищаться им по науке Платонова.
— Очень... очень хочется сломать тебе вторую руку, — сказал Платонов.
— Может, выпьете с нами? — примирительно предложил Валентин Иванович.
Платонов вдруг поймал себя на мысли, что ему жаль этого человека. Испитое, покрытое сеткой лопнувших капилляров лицо, затуманенные, изначальное печальные, усталые глаза и чуть дрожащие руки. Заметив, что взгляд Константина замер на его подрагивающих кистях, доктор сообщил то, что, вероятнее всего, рассказывал всем новым знакомым, как оправдание:
— Да, не те уже руки. Я был хорошим хирургом. Не верите? Ко мне с области на операции приезжали. А потом... Потом ошибся. У нас ошибка, как у летчика, жизни стоит. Или как у сапера. Выпьете с нами? — снова предложил он.
— Да он брезгует! — вставил Федор.
— Не брезгую, пил уже с тобой. Просто — не хочется. Вы осторожнее с ним, Валентин Иванович, он сначала исповедуется, а потом ломом по башке стукнет. И тело далеко тащить не надо...
— Ты че из меня тварь какую-то делаешь?! — бесстрашно и честно обиделся Федор. — Ты че, жизнь мою знаешь? Ты кто, чтоб судить, писака малохольный?!
— Да кто тебя судит? Кто тебе сказал, что ты вообще можешь быть кому-то интересен? — спокойно перебил его гнев Платонов. — Я Машу ищу.
— Полагаю, — задумчиво сказал Валентин Иванович, — об этом в нашем городе может знать только один человек.
— Кутеев? — догадался Константин.
Патологоанатом, поджав губы, кивнул: мол, ты и сам все знаешь, браток.
— А где его найти?
— Смотри, как бы он сам тебя не нашел, — ехидно предупредил Федор.
— Не твоя забота.
— Езжайте на восток из города. Там стоит особнячок такой примечательный. «Песчаный замок». Ни с чем не перепутаете. Да, в конце концов, любой таксист знает, куда везти. Не Москва, знаете ли, — дал исчерпывающую информацию Валентин Иванович.
— Спасибо.
— Не во что, — повторил какую-то прижившуюся больничную поговорку Валентин Иванович, многозначительно заглядывая в пустой стакан.
— Спасибо, — еще раз повторил Платонов, — с меня причитается.
— Заходите, всегда рады.
— Уж лучше вы к нам.
Почти сразу удалось с руки поймать частника у больничной ограды. «Больная на весь мотор» шестерка и тихий очкарик, огромными глазами похожий на Бабеля, доставили его к нужным воротам за четверть часа.
Чугунное литье впивалось в красные глухие кирпичные стены. Безразличные глаза камер смотрели из специально задуманных для них бойниц-глазниц. Примечательно, что за воротами были вторые ворота — раздвижные металлические, которые, судя по всему, закрывали от посторонних глаз панораму двора. На воротных столбах пугали прохожих таблички с различными предупреждениями о возможных карах в случае незаконного проникновения на территорию «песчаного замка», а на правом столбе располагался звонок домофона. Константин, нисколько не сомневаясь, нажал на кнопку.
— Слушаю, — прозвучал из динамика изначально недовольный голос.
— Мне нужно увидеть господина Кутеева.
Ясно было, что отвечает не сам муниципальный олигарх, а кто-то из его охраны, возможно, один из тех, кто был с ним в церкви.
— Кто, по какому поводу?
— Доложите, журналист Платонов, он видел меня в храме с Марией.
— Ждите.
Ждать пришлось несколько минут. Причем и без того заторможенное в этой округе время окончательно остановилось.
Наконец послышались шаги. Затем разошлись в стороны внутренние железные ворота. Литые чугунные неприступно остались на месте. За их вязью Константин и увидел Кутеева. При ближайшем рассмотрении он оказался невзрачным человеком весьма усталого вида. Ничего — от супермена, ничего — от бандита. Смешная залысина на лбу, чуть приплюснутый боксерский нос, почти лишенные волосяного покрова брови, немного выступающие на покатом лбу и, видимо, всегда настороженные серые глаза. Единственное, что снова напомнило о положении Кутеева в современном обществе — видимая готовность умереть за это положение, вступить в бой за малейшее посягательство на него, и то, что таких смертей и боев за плечами у него было ни одна и ни две... Но просматривалось в его облике что-то еще... Для себя Платонов прочитал это как неуверенность Кутеева в том, что он правильно все делал, даже разочарование какое-то. Такое — что нужно скрывать его за этими толстыми стенами.
В руке у него была весьма увесистая книга. Да и голос у него оказался не как у Джеймса Бонда.
— Вот, — протянул он сквозь чугунные ветви книгу, — она знала, что ты придешь сюда.
— Что это?
— Библия.
— Куда она уехала?
— В монастырь.
— В монастырь?
— В монастырь.
— В какой.
— Она просила никому не говорить. И тебе тоже. — Он упредил вопрос Платонова. — И ты прекрасно понимаешь, что если она просила, я никому не скажу.
— Но... я люблю ее.
— Ну и что, я тоже, — безразлично ответил Кутеев. — Она не от мира сего.
— Я так мало о ней знаю.
— Достаточно, чтобы поверить в то, что я сейчас сказал.
— Этот мир отторг ее. Растоптал.
Кутеев теперь посмотрел на Платонова с явным раздражением.
— Ты так ничего и не понял о ней. Она вообще не была в этом мире. Никогда.
— Что мне теперь делать? — этот вопрос Константин задал куда-то в небо.
— Не знаю, может — ответ там? — Кутеев указал на «Библию».
Платонов заметил две закладки в кирпиче тонких страниц. Он поспешно открыл книгу и увидел место, обведенное карандашом: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью, а учить жене не позволяю...». Это было Первое послание к Тимофею святого апостола Павла. И хотя Константин понимал, почему Маша обвела именно эти слова, но он хотел найти ответы для себя, а не объяснение от нее. Пусть и сказанное самим апостолом. Он открыл книгу там, где была вложена вторая закладка. Знакомый, иносказательный текст Апокалипсиса. И снова карандашом в десятой главе: «И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет...» Именно «что времени уже не будет» зачем-то подчеркнула Маша.