Двое одиноких
Шрифт:
— Так и было. До этого момента, — он сжал ладонями лицо девушки, — пока не появилась ты. И я не смог удержаться от того, чтобы заполнить тебя…
Купер прижался к Расти губами:
— Я хотел, чтобы это длилось вечно.
Улыбнувшись, она повернула голову и легонько укусила мясистую часть его ладони пониже большого пальца.
— Мне и показалось, что это была вечность. Купер тоже расплылся в улыбке, довольный сам собой, как ребенок:
— Правда?
— Правда, — засмеялась Расти.
Рука мужчины скользнула между ее бедер, дотянувшись до красновато-рыжих завитков, потом продвинулась еще глубже.
— На
— Именно этого я и хотела. Я бы не позволила тебе все время ускользать от меня!
— Ах, нет?! — Его глаза вспыхнули дразнящим высокомерием. — И что бы ты сделала?
— Я бы задала тебе чертовски хорошую трепку! Вот как сильно я хочу тебя! Всего тебя…
Купер нежно куснул нижнюю губу любимой, а потом принялся ласкать ее своим языком.
— Одна из тех вещей, которые я больше всего люблю в тебе… — Его губы спустились вниз, к шее Расти.
— Какая?..
— …это когда ты выглядишь так, как будто только что как следует… — И Купер закончил предложение бульварным словечком, которое могло звучать сексуально только в его устах.
— Ну, Купер! — Расти притворно оскорбилась и, откинувшись назад, прикрыла руками бедра.
Он засмеялся в ответ. Этот замечательный и столь редкий для него смех звучал с таким одобрением, что девушка в шутку придала лицу прямо-таки чопорное выражение. Купер захохотал еще громче, и это было настоящее, светлое, не испорченное цинизмом проявление эмоций. Расти хотелось купаться в смехе любимого, нырнуть в него с головой, как под одеяло. Она мечтала погреться в этих радостных лучах, словно в первый теплый день лета. Подумать только: она заставила Купера Лэндри рассмеяться! Совершила нечто сродни подвигу, особенно если учесть, как возлюбленный жил последние несколько лет. Похоже, немногие могли бы похвастать тем, что от души порадовали этого человека.
Губы Купера все еще расплывались в широкой улыбке, скрывающейся под усами. Он передразнил Расти, заныв, как старая дева:
— Ну, Купер!
Словно обидевшись на эту карикатуру, девушка хлопнула по голому бедру мужчины.
— Ты что? Я же не виноват в том, что у тебя, такие волосы, словно растрепанные в спальне, и такие карие глаза. — Он провел большим пальцем по губе Расти. — И как противостоять тому, что твой ротик выглядит так, словно ты недавно целовалась, и просит большего… что твои груди всегда трепещут…
— Трепещут? — переспросила она, затаив дыхание, когда Купер прикоснулся к ее груди.
— Да… И в чем моя вина, если твои соски все время вздернуты и готовы?..
— Они всегда такие.
Ах, как Купер их любил! Улыбнувшись, он тихонько ущипнул одну из смуглых жемчужинок, нежно перекатывая ее между пальцами.
— Но вздернуты и готовы к чему, Купер?
Наклонившись вперед, он губами и языком продемонстрировал к чему. Знакомое ощущение пронзило Расти между бедер, словно кто-то принялся разматывать там шелковую ленту. Вздохнув, она обняла голову любимого ладонями и оттолкнула от себя. Купер посмотрел на девушку в замешательстве, но уже через мгновение она с силой откинула мужчину на подушки.
— И что мы будем делать? — не сопротивляясь, спросил он.
— Ради разнообразия я собираюсь заняться с тобой любовью.
— Мне казалось, ты только что этим занималась.
Расти встряхнула взъерошенной головой, ее «конский хвостик» давно и безнадежно растрепался.
— Но это ты занимался любовью со мной. Теперь моя очередь.
— А в чем разница?
Улыбаясь, словно довольная кошка, девушка многообещающе взглянула любимому в глаза, прильнула ближе и принялась покусывать его шею:
— Сейчас увидишь…
Утомленные страстью, они мирно лежали рядом.
— А я-то думал, только дамы легкого поведения знают, как делать это умело. — Голос Купера уже осип, так часто он выкрикивал имя любимой. Теперь у него остались силы только на то, чтобы легонько поглаживать ее спину кончиками пальцев.
— А я делала это умело?
Наклонив голову, Купер долго смотрел в глаза девушке, лежавшей на его груди:
— А разве ты этого не знаешь?
Взор Расти был еще затуманен любовью. Она взглянула на любимого и тряхнула головой — застенчиво и неуверенно.
— Это ведь был первый раз, когда ты…
Девушка кивнула в ответ. Купер мягко прошипел под нос очередное ругательство и подарил ей нежный, полный самого искреннего чувства поцелуй.
— Да, у тебя все получилось замечательно, — сказал он с долей юмора, выпустив губы возлюбленной, — просто великолепно.
После долгой паузы Расти вдруг попросила:
— Расскажи мне о своей семье.
— О семье? — Пытаясь собраться с мыслями, он рассеянно потерся своей ногой о ее, стараясь не задеть рану. — Это было так давно, что я почти ничего не помню. На самом деле все, что я могу воскресить в памяти о своем отце, — это то, что каждый день он уходил на работу. Он был продавцом. Нервная профессия в, конечном счете довела его до обширного инфаркта, он умер мгновенно. В то время я еще был в начальной школе.
Мать никак не могла смириться с тем, что отец умер так преждевременно, оставив ее вдовой. Она никак не могла смириться и с тем, что я… существую, так мне кажется. В любом случае все, что я значил для нее, — лишь долг, обязанность. Ей пришлось много работать, чтобы тянуть семью.
— Она больше не вышла замуж?
— Нет.
Судя по всему, в этом мать обвиняла своего безупречного сына, он явно был лишь обузой. Расти легко читала между строк, дополняя рассказ любимого и составляя для себя полную картину его жизни. Купер вырос нелюбимым. И нет ничего удивительного в том, что вместо того, чтобы пожать руку, протянутую в искреннем, теплом порыве, мужчина яростно кусал ее. Он просто не верил в людскую доброту, не верил в любовь. Никогда не чувствовал их. Личная жизнь Купера была измазана грязью, изранена болью, разочарованием и предательством.
— После окончания школы я присоединился к морским пехотинцам. Мать умерла в мой первый год во Вьетнаме. От рака молочной железы. Она была из тех женщин, которые до последнего упрямятся, не желая обследовать опухоль, — до тех пор, пока уже не станет слишком поздно.
Расти гладила подбородок Купера ногтем большого пальца, то и дело проникая в ямочку посередине. Ее сердце разрывалось от жалости к Куперу, который рос одиноким, нелюбимым ребенком. Что может быть хуже?! По сравнению с его тяготами собственная жизнь уже не казалась ей такой нелегкой.