Двое под одним зонтом
Шрифт:
— Как раз три года и минуло.
— Значит, поставят.
— Когда?
— Завтра или послезавтра.
Однообразна девушка Оля, второй раз по шаблону отвечает.
— Хотел бы поверить.
— А вы верьте мне. Я же волшебница.
Да какая, к черту, волшебница! Брился в ванной, жужжал «Харьковом», анализировал от нечего делать. Кто она — Оля? Ответ — никто. Не знает он о ней ничегошеньки: ни профессии (если не считать волшебства), ни адреса, ни отчества, ни фамилии. Если по анкете: ни возраста, ни семейного положения, ни национальности, ни отношения к воинской службе. Хотя последнее и знать ни к чему. А характер? Ответ — никакой. Не обнаружил он в ней характера, не проявилась она ни в чем. Интересы? Неизвестно. Привычки? Тайна. Привязанности? Мгла. Вот яичницу ела, да еще намекнула, будто готовить может. Волшебница-кулинар, по совместительству на полставки. Ну, к книгам с пиететом относится — уже приятно. А еще что? Ответ — ничего боле. Этакое среднестатистическое неизвестное в юбке. Среднехорошенькая, среднеговорливая, средневеселая, среднебойкая. А может, и впрямь она из средних веков?.. Идиотский каламбур, надо будет Коле его подарить, он собирает — для всяких застолий: вдруг да удастся к месту ввернуть.
Итак — средняя.
Выключил бритву, побрызгал физиономию лосьоном, поглядел на себя в зеркало: мужик как мужик, казак степной, орел лихой. Или наоборот, не припомнить. Коля скажет:
— Таких, как мы, — два на мульен. Цени себя, старый, по мелочам не разменивайся.
Коля, конечно, умрет не от скромности, но в среднем — опять «в среднем»! — он прав: чего ты зацепился за эту среднюю девушку? Ну, положим, не он зацепился, а она за него: кто кому звонит? Эй, Дан, хоть сам с собой не финти: был бы у тебя номер ее телефона, ты бы с утра диск накручивал. Да и сам-то вчера: когда вахтер позвал, рванул с манежа — чуть Тиля не раздавил.
Что-то здесь есть непонятное — и в ее пресловутой «усредненности», и в твоем раже. Тайна какая-то. Волшебство — радость невежд.
Однако поживем — увидим.
4
Жил Дан на Октябрьской улице неподалеку от архитектурно знаменитого театра, являющего в плане — с высоты, для любознательных птиц — пятиконечную звезду. Четырнадцатиэтажное обиталище Дана, наоборот, выглядело архитектурно-тоскливым: блочная спичечная коробка с грязно-белыми карманами лоджий. Тусклая — пятнадцатисвечовая, наиболее экономичная! — лампочка-лампадка у лифтов, узковатые короткие пролеты лестницы с лирическими признаниями на стенах, писанными школьными цветными мелками, третий этаж, обитая серым дерматином дверь с числом 21 — «очко», как говаривал Дан своим знакомым, твердо считая, что карточные понятия надежнее всего, если надо вбить в память номер квартиры.
Поспешая в студию. Дан по привычке сунул на бегу палец в круглую дырочку почтового ящика — нет ли чего? — и нащупал какую-то бумажку. Притормозил, пошуровал ключиком, достал открытку. Районный телефонный узел уведомлял тов. Шереметьева Д.Ф. — то есть Дана, Даниила Фроловича, — что ему разрешена установка телефона и что ему, то есть тов. Шереметьеву Д. Ф., надлежит зайти на вышеупомянутый узел и уплатить кровные за вышеупомянутую установку. И внизу — шариковой ручкой — номер его будущего телефона. Слов нет, какой замечательный, удобнейший, легко запоминающийся номер!
Впрочем, Дану сейчас любой номер показался бы наизамечательнейшим: уж очень он обрадовался. Прямо-таки возликовал. Сколько ходил «по инстанциям» — все без толку: нет возможности, отвечали «инстанции», каналы перегружены, вот построим новую АТС, тогда… А когда «тогда»? Дан и надеяться перестал, а тут на тебе: апрельский сюрприз. Нет, братцы, есть справедливость на белом свете, и торжествует она вопреки неверию отчаявшихся.
Естественно, Дан немедля припомнил вчерашний разговор с Олей. Она-то откуда узнала про открытку? Видела почтальона? В пятнадцатисвечовой мгле углядела в ящике «что-то белеющееся»? Да вздор, вздор, она даже номера его квартиры не ведала, пока Дан не подвел ее к серой двери с карточной цифрой на косяке.
Шальная мысль: а вдруг она, прежде чем на свидание заявиться, все про него разузнала, всю подноготную?
Мысль сколь шальная, столь идиотская. Где разузнала? В отделе кадров главка? В правлении ЖСК? В отделении милиции? Чушь собачья!.. И конечно, не преминула звякнуть на АТС, выяснить про телефон: когда поставят да какой номер определят. Это уже просто бред, некий род мании преследования, коей Дан до сих пор не страдал, не было тому примеров. А сейчас появились? А сейчас появились. Инфернальная дева-вамп преследует бедного циркача по заданию разведки — ну, скажем, парагвайской. Они хотят выведать государственный секрет равновесия моноцикла под тощим задом Шереметьева Д. Ф. Ужас, ужас…
Надо будет сообщить Оле про телефон, когда она позвонит в студию, — с благодарностью сообщить, с нижайшими поклонами и расшаркиванием: спасибо-де, милая благодетельница, за проявленную заботу, без вас, как теперь ясно, ничего бы этого не случилось…
На телефонном узле, как сказано в открытке, будущих абонентов принимают после пятнадцати ноль-ноль, так что репетицию Дан не пропустит, не станет огорчать «старого Тиля», покидает свои пять булав, тем более настроение отменное. Друг Коля твердо считал, что качество работы прямо пропорционально настроению.
— Ежели мне хорошо, — говорил он, — я тебе ни одного завала не сделаю, номерок отдуплю — публика слезами умоется. От счастья и восхищения. А коли на душе паскудно, считай, завалы пойдут, начнешь «сыпать» на ковер.
— Что-то редко «сыплешь», — замечал Дан. — Всегда в настроении?
— А то! Как юный пионер.
— А если с Люськой перед работой полаялся? Не бывает такого?
С подначкой вопрос. Люська — баба вздорная, крикливая, что не по ней — тут же посудой швыряется. А Коля сидит, потолок разглядывает, на «летающие объекты» ноль внимания, ждет: покидает Люська посуду, успокоится, еще и прощения попросит — за вспыльчивость. Но, несмотря на быстрое примирение, должна ссора на настроение влиять? Особенно если она перед выходом на манеж. Не каменный же Коля в конце концов!
— Люська — актриска. Своими воплями она дает мне заряд бодрости. Я ее иной раз сам провоцирую: пусть покидается, посуды не жалко. Ей бы в театр, какую-нибудь там Макбетшу изображать — эмоций-то сколько! А она со мной мотается, борщи мне варит, портки стирает. Должна быть у нее отдушина или нет? Ты скажи, скажи.
— Должна.
— То-то и оно. Я ей и приоткрываю отдушину. А сам радуюсь: какой я благородный и работаю без завалов! Идею уловил?
Идею Дан уловил и в хорошее настроение верил свято. И вера в его работе находила доброе подтверждение: «сыпалось» и впрямь меньше. Но все-таки «сыпал» Дан, ронял на ковер булавы или кольца, потому что далеко ему было до Коли — не до его сомнительного умения «настроение поднять», а до таланта его. Ничего удивительного: Коля в цирке один, а таких жонглеров, как Дан, — пруд пруди. И все «сыплют», не без того.
И все же пять булав нынче пошли у Дана плоховато. Когда следил за ними, чуть рот не открывал от усердия — идет рисунок, траектория полета ровная, красивая, ловить поспевал.
Тиль пошептал:
— Темп, Данчик, темп, спишь на ходу. Увеличил темп — падают булавы.
— Давай четыре, — сердито сказал Тиль.
С четырьмя все в порядке. Дан взвинтил темп, замелькали в воздухе деревянные, оклеенные блестками бутылочки-кегли, веером встали над задранной горе головой жонглера.