Двое среди людей

Вайнер Георгий Александрович

— А оно и стреляет тем, что висит.

Так и висит этот Воротников на стене, и я не могу сообразить, как же он может выстрелить. Я уж совсем было утратила веру в систему Брехта, но ружье выстрелило. Люда, наш курьер из прокуратуры, принесла мне домой почту, и среди всяких официальных бумаг было письмо из города Воскресенска от Марии Васильевны Троицкой.

Мария Васильевна Троицкая

«Здравствуйте, товарищ Курбатова!

Вчера

к нам с Людочкой приехала моя дочь Лида и рассказала, что вы ее вызвали на допрос в связи с тем, что адрес ее мужа был обнаружен в записной книжке убитого шофера такси. А вы никак не можете узнать, откуда у него этот адрес взялся.

Мне кажется, что я смогу вам помочь. Как вам известно, Лида разошлась с Воротниковым около года назад. Он плохой человек, и мне даже не хочется писать о нем, но уж придется. Поскольку Людочка очень привязана ко мне, то мы решили, чтобы внучка пожила со мной, пока Лида не устроится на новом месте, ибо из Дзержинска она уехала в Москву.

Числа девятнадцатого или двадцатого июня (сейчас я точно не помню) мы с Людочкой поехали в Москву, к моей сестре в гости. Лида не могла нас встретить, потому что в эти дни была в иногородней командировке. Мы с Людочкой сошли с поезда на Курском вокзале и сели в такси. И как только мы тронулись, я обнаружила, что забыла дома новый адрес сестры — она недавно переехала в новую квартиру на Звенигородском шоссе. Я пришла в отчаяние, потому что помнила только номер дома, но там — я помнила это из письма сестры — четыре или шесть огромных корпусов.

На наше с Людочкой счастье, нам попался удивительно милый и добрый человек — шофер таксомотора. Я лелею надежду, что несчастье случилось не с ним. И хотя всякого человека жалко, мне было бы бесконечно больно узнать, что столь отзывчивого и чуткого человека могли убить.

Насколько я помню (простите, если я что запамятовала — ведь уже прошло почти пять месяцев), он был высокий блондин, с вьющимися волосами, и немного, очень мило, он картавил.

Так вот этот молодой человек успокоил меня и сказал, что поможет мне в розысках. Не скрою, я была настолько бестактна, что обещала оплатить его хлопоты. Он ничего не ответил, только покосился на меня, и я заметила, что ему не понравились мои слова.

Несмотря на это, мы разговорились, и Людочка стала ему рассказывать о нас, и неловкость прошла как-то сама собой. Хотя все бабушки считают своих внуков выдающимися детьми, я беспристрастно должна отметить, что Людочка — очень красивый и сообразительный ребенок, и за долгую дорогу она очень подружилась с этим молодым человеком. Не знаю уж как это получилось, но я рассказала ему о драме в нашей семье. Ведь я здравый человек и отдаю себе отчет в том, что как бы девочке ни было у меня привольно, но растет она фактически сиротой. Я запомнила, что этот молодой человек, наш шофер, сказал в сердцах: «Как же можно такого ребенка оставить!»

Наконец

мы приехали на Звенигородское шоссе и, наверное, целый час мыкались среди этих корпусов, пока разыскали квартиру моей сестры. Здесь мы распрощались с нашим шофером. Он уже стал уходить, потом вернулся и попросил дать ему адрес Воротникова. Я удивилась, но он сказал: «Напишу ему завтра письмо, попробую с ним по-мужски поговорить. Знаете, слово постороннего человека иногда сильнее трогает». Или что-то в этом роде, но по смыслу именно это. Он записал адрес Федора и ушел. Больше я его никогда не видела.

Все, что я вам написала, — чистая правда. Я прошу вас простить мне некоторое многословие, но я считала своим долгом изложить известные мне факты самым подробным образом.

С уважением — Мария Васильевна Троицкая, пенсионерка».

Альбинас Юронис

Курбатова протянула мне ручку. Я написал: «Признаю себя виновным полностью». Она аккуратно промокнула мои неровные буквы, закрыла папку, положила на два других тома.

— Скажи, Юронис, тебе Костя Попов никогда не снится?

— Нет, — сказал я. — Не люблю я покойников. И боюсь их.

Она долго смотрела на меня, молчала. Потом сказала:

— Когда ты выйдешь из тюрьмы, через много лет, ты еще будешь моложе, чем я сейчас…

И я понял, что она жалеет. Только кого? Таксиста? Меня? Или себя?

Суд назначили на восьмое января. И чем меньше дней оставалось, тем сильнее я сжимался. Я уже не мог дождаться этого дня. Мне очень надоело, я устал ждать свою судьбу. А дни остановились.

Седьмого вечером я лег пораньше с одной мечтой: заснуть скорее, и когда я проснусь, уже будет завтра. Затихла постепенно камера, урчала вода в умывальнике, горели тусклые лампы. А сон не шел.

Как крысы, выползали разные воспоминания. Я не хотел их, они были мне противны. Я гнал их, они неохотно прятались и приходили вновь. Так и пролежал я почти до утра. А когда задремал, приснился мерзкий сон. Будто мы с Володькой снова приехали на Трудовую на том же такси. Вышли из машины, видим, сидят посреди улицы на корточках какие-то дикие люди, жгут костер. Я сообразил, что это они нас дожидаются с недобрым. Хочу бежать, а ноги как будто вросли в асфальт. Встает один из них, старый, лоб бритый, серьга длинная в ухе. А в руке копье. «Иди сюда, — говорит, — мы тебя судить будем». От голоса его мой столбняк прошел, и бросился я бежать по улице. Засмеялся он громко и метнул копье мне вслед. Бегу изо всех сил и слышу визг копья, настигает оно меня, в спину вонзилось. Заорал я истошно и проснулся. А в дверях надзиратель. Это петли немазаные в дверях железных визжали:

— Юронис! Собирайся, через час на суд!

Я встал, умылся, налил в кружку кипятка и запил им пшенную кашу. Пайку хлеба завернул в газету и спрятал в карман. Неизвестно, когда суд кончится, а кормить будут не скоро. Постучал в «волчок» и сказал надзирателю:

— Я готов…