Двое в лодке
Шрифт:
– Чём она занимается? И как это относится к этому твоему дяде Вите?
– Она занимается драгоценностями, редкими камнями. Такими, знаешь, эксклюзивными самородками невероятных размеров и чистоты, за которыми дилеры гоняются по всему миру, покупают, меняют… воруют, - она пожала плечами, - это не всегда легально.
У меня в голове, казалось, работал огромный миксер, взбивающий все более-менее связные мысли в глупую пену. Я крепко зажмурился, пытаясь понять хоть что-нибудь:
– И как же пересекаются интересы твоей почтенной маман и доброго дяди Вити?
– Да так… пересекаются, - она ткнулась лбом
– Убежим, - твёрдо сказал я.
– Как только, так сразу.
Скрипнула дверь, вошёл мой тёзка с толстым пакетом, бросил на диванчик:
– Лопайте, я скоро зайду ещё. Чайник вон он, чай на полке, - он посмотрел на прижавшуюся ко мне девчонку, оскалился, - наслаждайтесь, короче.
Когда за ним захлопнулась дверь, я поворошил пакет, с улыбкой показал его Женьке:
– Узнаёшь?
– она чуть заметно улыбнулась, кивнула.
– Хоть попробуем, что ты за колбасу выбрала.
Разобрал наши покупки, пожалел, что хлеба мы решили не брать, призадумался… а есть-то хочется по-серьёзному. Несмотря на сотрясение, хоть это и странно. Взгляд упал на пакетики с полуфабрикатами, я взял несколько, кивнул на них девушке:
– Ты будешь?
– она скривилась, я скорчил рожу, - да ладно тебе, надо поесть чего-то горячего, сколько мы уже не ели? Давай я приготовлю, у меня опыт знаешь какой? Будет вкусно.
Так и не дождавшись ответа, я вздохнул и поднялся ставить чайник. Взял на полке единственную огромную миску, высыпал туда пачку растворимого супа, две пачки вермишели, половину приправы, потом мелко покрошил туда же колбасу и сырок, залил подоспевшим кипятком. Когда над тарелкой стал подниматься пар, сыпанул туда зелёных оливок, увидел в глазах Женьки лёгкую заинтересованность, улыбнулся и провозгласил:
– Пять минут – и можно приступать!
Ложек нашлось ещё три, все чайные. Но Женя согласилась и на такую, любезно уступив мне большую, по причине того, что рот у меня однозначно больше. Я не стал отпираться. Сняв пробу, глубокомысленно кивнул и предложил:
– Угощайся.
– А это точно съедобно?
– она подняла одну бровь, разглядывая неестественно-зеленоватый цвет бульона и принюхиваясь к пару.
– Ну конечно!
– попытался обидеться я, - даже вкусно.
– Она опасливо набрала в ложечку моего творения, попробовала, наморщила лоб. Я добавил, почесав затылок, - правда, какать потом будешь таблицей дяди Димы Менделеева, но "потом" ведь не считается, верно?
Получив ложкой по лбу, я расхохотался, пытаясь увернуться от ещё одного удара – чуть не опрокинул стол. На третьем ударе я её поймал и крепко обнял, не давая пошевелить руками:
– Слушай, я совсем не против дружеской драки, но давай продолжим, когда у меня рёбра зарастут, а?
Девушка мгновенно успокоилась и заквохтала вокруг меня, пытаясь устроить у стола поудобнее. И чего я раньше умирающим лебедем не прикинулся? Три года в драмкружке кого угодно сделают хорошим брехуном, а меня – так подавно, я всегда это дело любил.
Наконец мы уселись, съели суп, покромсали колбасу и сыр, сжевали в комплекте с остатками оливок и запили соком, выхлебав почти два литра. Меня мгновенно стало клонить в сон, то ли от сытости, то ли от наконец спавшего нервного напряжения. На диван мы сначала сели, потом я лёг, положив голову ей на колени, потом она тоже сползла ко мне… а потом моё сознание оторвалось от тела и его понесло тёплой полноводной рекой куда-то далеко, в прекрасный светлый мир.
***
А потом я проснулся в знакомом полуподвале. Руки были крепко связаны и от первого же движения по ним побежали колкие мурашки, разгоняя застоявшуюся кровь. Я попытался сесть, перетянутые ноги позволяли только перевернуться на бок, и то, так лежать было неудобно. Я чуть не застонал с досады, какой же я идиот! Как можно было так лохануться?!
– Ты как?
О, Женька здесь. Хоть одна приятная новость – с ней не успели ничего сделать, пока я валялся в отключке. Я заёрзал на здоровом боку, пытаясь повернуться, чтобы видеть её. Девушка пожалела мои рёбра и сама обошла мою связанную тушку, присев передо мной с самой участливой физиономией, которую мне доводилось видеть. Я выдавил из себя половину улыбки и прохрипел:
– Ничего, чи ни в первый раз… Сейчас полежу, стану развязываться.
– Охранники сказали, если развяжешься, опять будут бить.
Я фыркнул, по старой привычке считая, что одной левой и двумя ногами отделаю кого угодно. Ну, кроме Жеки-стрелка, с тем придётся помучиться и возможно, даже подключить вторую руку... Вот только мои представления о себе, непобедимом, немного морально устарели, и валяюсь я сейчас на полу в позе мясного рулета, да и чувствую себя так же – обмотанный верёвкой и вареный, а перед этим ещё и изрядно наперчённый. А рядом сидит на холодном полу девушка и смотрит на меня так, как будто хочет дать копеечку. И вот это обиднее всего. Если тебя отметелили толпой и ты весь в гипсах, как попа в трусах – можно даже где-то гордиться, что решились только большой толпой, по одному страшно. А если на тебя смотрит с брезгливой жалостью красивая девушка, будь ты хоть шейх пузатый – удавиться хочется. Ну или начать бить себя в грудь и доказывать, что жалости не достоин, а достоин очень даже восхищения. Чем я сейчас и займусь.
– Пусть попробуют, - оскалился я, перекатился на живот, оттолкнулся плечами (рёбра, блин!) и сел на корточки, опершись о стену. Руки стянули на совесть, я почему-то был твёрдо уверен, что вязал Лёха… Ну, кому ж ещё, остальные простреленные. Эта мысль заставила улыбнуться, но я тут же себя одёрнул – скорее всего, я видел не всех и крепкие парни тут ещё найдутся.
– Что интересного расскажешь, Итаар-Тас ты мой?
– Я вгрызся в узел на руках зубами, Женя села рядом, чуть улыбнулась:
– А что рассказывать? Я тоже спала, – она шмыгнула носом, запрокинула голову.
– По-моему, я простудилась.
– На полу спала? – я расшатал одну перспективную верёвочку и теперь тянул через ослабленную петлю два других конца. Вроде, получалось. Девушка фыркнула:
– Ну, покалеченные тобой ребята не слишком заботились о том, чтобы нам было удобно.
– Хамы, - констатировал я.
– Даже если девушка дала тебе кулаком в челюсть, нужно извиниться за её ушибленные костяшки, - Женя рассмеялась, потом прикусила губу: