Двое в лодке
Шрифт:
– Кого-то ещё бил, кроме опарыша?
– она подняла бровь, на секунду отрываясь от стола, я стал загибать пальцы:
– Двоих на белой яхте точно, ещё парочку ранил на ржавом корабле, потом без оружия черномазым морды бил, но тех я не считал.
Вика поджала губы, хмыкнула:
– Внушительно. Даже не знаю, почему тебя в живых оставили. Опытный боец?
– Чёрный пояс, третий дан.
– Это каратэ, что ли? Тут есть пара боксёров, ещё несколько человек с какими-то мудрёными стилями, а так в основном просто здоровые мужики, они постоянно меняются, - она подошла, отклеила край пластыря на
– Спасибо.
– Спасибо скажешь, если поможет. Всё, шуруй в клетку, мышцы не нагружать, съесть всё, что принесут.
– Да, доктор.
– И не болтай, - она понизила голос, ткнула меня пальцем в грудь, - хватит лыбиться, тебе плохо и больно, я тебе ничего не колола и таблеток не давала.
– Да, доктор.
Она косо улыбнулась, выглянула за дверь:
– Забирайте.
Двое черномазых при оружии кивнули мне на выход, один пошёл рядом, другой за спиной. Мы прошли по длинному коридору, сильно напомнившему мне коридоры родной общаги — так же сыро и облезло, разбитый пол, облупленные стены, старые двери. Окон нет, то ли подвал, то ли такая постройка. Мы спустились по ступенькам на этаж ниже, тут уже точно подвал, по бокам длинного, хорошо освещённого коридора выстроились клетки, сваренные из толстой арматуры, почти все были заняты крупными, изрядно покоцанными мужиками, некоторые с интересом рассматривали меня, другие даже не повернулись.
– Ух ты, свежее мясцо пришло!
– беззубый детина вплотную подошёл к решётке, потряс её, завывая в потолок, - мясо!
Где-то заржали, кто-то крикнул «заткнись, урод!». Миленько, прям как будто в армию вернулся. Моя клетка ничем не отличалась от остальных, разве что была слишком пустой, по дороге сюда я видел у некоторых плакаты на стенах, рисунки баллончиком, какие-то вещи. Моя стена была чистой, на серых пластиковых панелях была только пара нацарапанных чем-то острым надписей — «Витя» и «ёлка». Клетка слева пустовала, справа спал здоровый татуированный мужик. Меня закрыли, что-то сказали не по-русски и ушли. Я измерил клетку шагами — четыре на четыре где-то, не так уж и мало. Наверное, чтобы можно было тренироваться.
Сел на кровать, покачался на старой сетке, скривился. Зато одеяло тёплое и матрас неплохой, подушка после взбивания тоже оказалась ничего, постельное неновое, но хотя бы на вид чистое, уже хорошо. В углу унитаз и умывальник, возле одной из боковых решеток несколько гирь и гантелей — отель, елки зелёные!
Интересно, сколько сейчас времени? Наш самолёт должен был взлететь в семнадцать сорок три, где-то час ушёл на беготню и драки, сколько я провалялся без сознания? Надо было спросить у Вики.
Я осмотрелся, поймал взгляд невысокого квадратного парня из клетки напротив, подошёл к прутьям:
– Здоров. Не знаешь, сколько времени?
Он покачал головой, ответил не по-русски. Его сосед слева перевернулся на кровати:
– Часов восемь, ужин скоро принесут.
– Спасибо.
Я вернулся на кровать, сел, посмотрел на гантели. Вспомнил доктора Вику и её «мышцы не нагружать», отвернулся.
В соседней клетке завозился татуированный мужик, что-то пробормотал, поднялся, напился воды из-под крана. Заметил меня, неприятно оскалился и вразвалочку подошёл вплотную к решётке:
– Здоров, васян. Чёт я тебя раньше не видел.
Я неспеша поднялся, старательно выровняв спину, подошёл к нему, оказавшись выше на полголовы, постарался так же неприятно оскалиться:
– Так я тебя тоже не видел, васян.
Я прекрасно знаю такой тип людей — крупных, здоровых, уверенных в своей силе и от того наглых безмерно. Таких нужно сразу убедить в том, что ты не менее силён и заставить с собой считаться, не нагло, но грубовато. Любое проявление культуры и воспитанности они воспринимают как слабость, так вести себя можно только если этот здоровяк уже за тебя.
Мы стояли напротив, старательно выравниваясь и надувая мышцы, я видел, насколько он опасен, он, я надеюсь, тоже видел что-то во мне. Меряться габаритами смысла нет — он ниже, но массивнее, по весу примерно такой же. Опыт бойца на лбу не написан, так что сейчас сравнивалось другое, что-то внутреннее, что цифрами не выразишь.
Я вспомнил брата Сашки, Диму, потрясающе неприятный тип, не знаю, как идентичные внешне братья-близнецы могут так отличаться. Санёк умел и любил улыбаться, всегда светился добродушием, зато Димон... этот волчара улыбаться категорически не собирался, исключительно скалился, размыкая губы в демонстрации зубов не дальше клыков, глазами же выражая палитру отношений от брезгливого пренебрежения до откровенной угрозы.
Когда мы с ним впервые увиделись на тренировке, то встали напротив вот так же, глаза в глаза, и он мне оскалился. Это было в девятом классе, я тогда занимался почти пять лет, он же пришёл на первую тренировку. Но меня от его взгляда продрали мурашки. В одну кривую улыбку он сумел вложить своё пренебрежительное отношение к моим сухим мышцам, пяти годам глупого спортивного заучивания приёмов, ко всем моим не впечатляющим достижениям на соревнованиях и к навязанной мамой ужасной стрижке. Зато себя представил чем-то незнакомым, но очень опасным, способным неприятно удивить. В тот момент я готов был спорить на что угодно, что у него нож под кимоно.
Потом, через время, я поинтересовался у Сашки, как его близнец умудряется так магически улыбаться, на что друг мне подробно описал методику (уже спрашивал у брата), но честно признался, что у него так не получается. По Димкиной теории, нужно смотреть человеку не в глаза, а чуть глубже, при этом в деталях вспоминая все свои самые яркие триумфы и победы, наполняя себя ощущением собственной офигенности.
Я честно тренировался перед зеркалом, но результат был мало похож на ожидаемое — видать, у Димона было что вспомнить, в отличие от меня.
Сейчас я стоял перед решёткой напротив татуированного бугая, сотню раз избитый и закрытый в клетке, и старательно пытался изобразить коронный Димин оскал, спинным мозгом чуя, что произвести впечатление на этого васяна очень важно.
Мои триумфы и победы... что я могу вспомнить вот так, сразу? Как в шестнадцать лет стал чемпионом страны, как выходил на финальный бой с уверенностью, что выиграю. Как работал напоказ, красуясь в высоких ударах и киношных стойках. Как я снимаю шлем и мою руку поднимает над головой судья, а зал орёт и сходит с ума, как лучится гордостью тренер. Я тогда был на седьмом небе, чувствовал, что могу всё.