Двое
Шрифт:
– А телефон?
– Тоже.
– Нам нужно будет просмотреть ее аккаунты в соцсетях.
– Она таким не занимается.
– У нее нет фейсбука? или инстаграма? Страницы в твиттере? Ничего?
– Нет. – Марк выглядит гордым. – Старомодно, да? Но достойно восхищения. Она всегда говорит, что если кому-нибудь нужно с ней связаться, они могут позвонить. Она очень ценит разговоры вживую.
– У вас есть ее фото?
Марк показывает им снимок на телефоне: – Это было в субботу вечером. – Меньше недели назад, но также это время уже осталось в истории. Ушло. Они пошли поесть всей семьей. Ничего вычурного, просто вчетвером ходили есть бургеры.
– Можно нам взглянуть на сообщения, отправленные вами Ли в последние дни?
Марк с готовностью отдает телефон. Сообщения там, как он и описывал. Рядом нет синих галочек, которые бы сигнализировали, что она их прочла. Только серые – сообщения отправлены и доставлены.
Дорогая, извини за позавчера. Если позвонишь мне, я обещаю соразмерно раскаяться
Затем…
На самом деле это был очень крутой тверк
Марк добавил это потому, что пытался разрядить атмосферу. Он не имел этого в виду. Его жена действительно не умеет танцевать.
Это все равно неважно, потому что она не прочла сообщения. Они болтаются где-то в эфире. В черной дыре недопониманий, нарушенных обещаний и лжи. Сообщения томятся там, где может прятаться предательство.
Детектив-констебль Клементс
Как только за полицейскими закрывается дверь дома Флетчеров, Таннер спрашивает: – Ну, что думаешь? Она сбежала?
– Может быть.
– Или уже мертва?
Клементс бросает недовольный взгляд на Таннера. Он не замечает, или, если и так, ему все равно.
– Давай надеяться, что нет, – сухо отвечает она.
– Ага, но всегда виноват муж. Не так ли? По статистике.
– Ты забегаешь вперед, Таннер. Давай подходить к этому без предубеждений, ладно? Пока нам просто нужно подать заявление о пропаже человека. И по статистике муж виноват не всегда — это бы слишком облегчило нам работу.
В Великобритании об исчезновении человека заявляют каждые девяносто секунд; в год пропадает 180 000 людей. О пропаже многих не сообщают в полицию. Клементс знает статистику. Примерно девяностно семь процентов пропавших либо возвращаются домой, либо обнаруживаются мертвыми в течение недели. Еще два процента возвращаются домой или их находят мертвыми в течение года. Цифры звучат неплохо. Вы бы, может, могли даже ставить на них ставки. Только вот год – это долгий промежуток времени. Найти тело – это плохой результат.
И еще есть один процент тех, кто остаются пропавшими без вести, иногда навечно. Клементс по ночам лежит без сна, думая о не вернувшихся домой. Их лица преследуют ее; увековеченные на праздничных снимках, школьных или свадебных фотографиях, где они одеты в вышедшие из моды платья. Изображение Ли Флетчер уже выжжено у нее в мозгу. Она оглядывается, идя по улице рядом с Таннером, автоматически всматривается в лица женщин; надеется заметить жену Флетчера. Клементс удивляет и расстраивает, что несмотря на миллион камер видеонаблюдения, отслеживающих передвижения, пин-коды, базы данных, оценки кредитоспособности, банковские и телефонные записи, распознавание номерных знаков, соцсети, отслеживающие приложения, электронные
Или быть похищенными?
Клементс пока не позволяет себе мыслить в этом направлении. Это не рационально. Статистически, взрослые уходят по своей воле, хотя, надо признать, с разными степенями нацеленного планирования и чаще всего по больше, чем одной причине. Она мысленно пробегается по списку причин исчезновения людей и сравнивает с известными ей фактами о Ли Флетчер. Проблемы с психикой, диагностированные или нет, объясняют примерно восемь из десяти исчезновений взрослых. Возможно. Проблемы в отношениях являются причиной побега для троих из десяти. Марк Флетчер признал, что они поссорились, поэтому отношения не райские, но одного спора обычно недостаточно, чтобы уйти из дома. В этом случае деменцию можно вычеркнуть – четверо из десяти людей, страдающих деменцией, в какой-то момент пропадают, часто ненамеренно. Отсутствие дома тоже можно исключить. У Ли чудесный дом. Финансовые проблемы? Они были не очевиднымми, но Клементс это проверит. Абьюз или домашнее насилие? Никогда не знаешь. Ей нужно будет покопаться.
Клементс глубоко вдыхает, важнее всего сохранять ясную голову, мыслить логически. Она напоминает себе об услышанном в дни ее обучения. Нельзя пропускать все через себя, нельзя позволять этому себя угнетать или это сведет тебя с ума. Она покашливает: – Дьявол в деталях, Таннер.
Таннер пожимает плечами. Что бы ни говорила старшая полицейская, он уже сделал вывод в соответствии с желаемым исходом. Часть его тайком надеется, что Ли Флетчер не просто исчезла, а расчленена и спрятана где-то под половицами. Нет, не по-настоящему. Он просто шутит. Вроде как. Потому что он никогда не расследовал убийство, а ему до смерти этого хочется. Простите за каламбур.
Если бы у Таннера было больше опыта, он бы не проявлял столько энтузиазма. Дела об убийствах не такие гламурные, просто грустные.
– Давай надеяться, что это что-нибудь и ничего одновременно. Что Ли Флетчер просто отходит после их ссоры. Что она вернется домой к вечеру, – говорит Клементс. Но даже признося это, она не может не думать о том, что отсутствие платформы в соцсетях обычно знаменует проблему. Для женщины ее возраста это необычное поведение. Многие люди имеют аккаунты, но не публикуют фото, не делятся своими жизнями и просто используют их как способ подглядеть в миры друзей и коллег. Многие настраивают приватность на максимум. Сорокатрехлетние женщины без какого-либо присутствия в сети обычно хранят секреты. Хотят быть невидимыми.
Ли
Вторник, 17-е марта
Я умираю от жажды. Рука болит. Голова тоже. Я массирую запястье, возвращая в него кровообращение. Головная боль просто невыносима, но, конечно, я терплю ее, потому что какой у меня еще есть выбор? Я осторожно прикасаюсь к черепу, гадая, есть ли на нем липкая рана. Ее нет, но сзади ощущается болючая шишка. Меня ударили сзади? Или чем-то накачали? Думаю, это более вероятно. Я не знаю. Я чувствую себя одурманенной, отупленной, растерянной, но в то же время мое сердце грохочет на скорости, раздирающей меня изнутри. Если задумываюсь, я прихожу в ужас. Это еще болезненнее, чем физические муки. Мысли о следующем нападении. Мрачные и пугающие, но я не могу их отогнать.