Двоеженец
Шрифт:
– Ну, во-первых, вы абсолютно голые, и от этого меня крайне смущает ваш вид, во-вторых, как вы можете меня любить, если вы меня еще не знаете, и в-третьих, я перестал верить в вашу реальность, поскольку раньше вы от меня уже исчезали, и уверен, что исчезнете теперь!
– Н-да, – пробормотала Афигения, покусывая губы, – между прочим, только незнакомки влюбляются по-настоящему и только потому, что еще не успели оценить тебя!
– И потом, причем здесь отсутствие нашей одежды, – вздохнула Сирена, – наоборот, без одежды мы красивей и гораздо естественней! Недаром же Адом с Евой в раю были такими же!
– Господи!
– Да! В этом мире у меня было много мужчин, – согласилась Афигения, – но разве я виновата в том, что мы все время исчезаем! Любой человек на земле исчезает не только во сне! Закон вечной подлости – только мгновение и случай! Хочешь живи, а хочешь – психику мучай! Страдая от страха во тьме иль от падучей!
– Вот именно, – поддержала ее Сирена, – как естеству невозможно без пищи, так и нашему лону без семени Вашего жить!
– Давайте лучше зайдем в другую комнату, – предложил я,
– и увидим, какими еще явлениями порадует нас Вольперт.
– И дался тебе этот Вольперт, – обиделась Сирена, – я же сказала тебе, что он дурак, потому что много знает!
– Нет, – не согласилась Афигения, – он просто прикидывается дураком, чтоб нами было легче управлять! Я однажды видела, как он залезал ко мне в мозги, но ничего ему не сказала!
Я устал их слушать и открыл следующую дверь, и сразу же увидел Вольперта, который сидел с каким-то бритоголовым мужиком, одетым в тюремную робу, за одним столом и играл с ним в шахматы, одновременно покуривая толстую сигару.
– Знакомьтесь, – улыбнулся мне Вольперт, – это Сан Саныч, – и он кивнул головой в сторону хмуро разглядывающего меня мужика, – кажется, вы с ним уже беседовали?!
– Вы как всегда один? – хитро прищурился Вольперт, – и опять кого-то потеряли?! Ну, ничего, потом найдете!
Я оглянулся и никого сзади себя не обнаружил, потом открыл дверь, через которую только что вошел, и увидел, что в комнате ни Сирены, ни Афигении не было, один только черный гроб на черном столе и длинные вечники, продолжающие мерцать холодным зеленоватым пламенем. Тогда я открыл следующую дверь и опять увидел те же самые огромные ножи и скальпели на красных стенах, а с другой стороны – колбы с плавающими в них мозгами. Это было ужасное наваждение, ибо прошлое продолжало зримо существовать, но без обслуживающего его персонала, т. е. без людей, которые его населяли.
– С декорациями что-то туговато, – пожаловался сзади меня Вольперт, уже поспешивший за мною, – да и средств на них уже нет, и казна наша часто пустая!
– А где Афигения с Сиреной?! – обернулся я к нему с ненавидящим взглядом.
– Они уже убежали на учебу. Они ведь студентки мединститута, можно сказать, наши коллеги, а сейчас у них сессия! Экзамены!
– А кто были те женщины, которые насиловали меня?! – тихо спросил я, опуская вниз голову и теребя пальцем край своей одежды.
– Девочки по найму, – попытался улыбнуться Вольперт, – ну, в общем, просто проститутки!
– И за что вы меня так, – не выдержал я и всхлипнул, тряся Вольперта за отвороты его черного плаща.
– Сан Саныч! – крикнул Вольперт, вырываясь из моих суровых объятий, – Сан Саныч!
16. Мухи, Репа, Фикус, Свадьба
Очень часто, когда было время, я один отъезжал недалеко от города на своем стареньком «Форде» и отдыхал на одной и той же поляне. Она была в густом заросшем лесу, но совсем недалеко от трассы. В мае она была вся сплошь покрыта золотыми одуванчиками. Сюда довольно часто приходили красивые женщины с молодыми мужчинами. Они занимались здесь сексом, а может, любовью, а еще, проще говоря, они здесь совершали половой акт.
Потом эту поляну заняли алкоголики. Они весь день здесь пили водку и орали свои любимые блатные-матерные песенки. Через некоторое время их выжили наркоманы.
Наркоманы здесь курили, вдыхали ноздрями белые дорожки на ладонях и просто кололись, еще они тоже часто пели, то есть орали свои бредовые фантастические песенки, а после истерически смеялись или плакали, или просто забывались, в зависимости от того, что они принимали и какой мираж видели, ну, иногда, они тоже совокуплялись… Однако потом кто-то вырыл на поляне большую яму, и туда стали свозить и сбрасывать мусор.
Я в это время немного охладел к рудеральным растениям и увлекся изучением мух. Огромные полчища мух здесь роились над этой ямой с мусором.
Они летали, ковырялись с наслаждением в этом дерьме, совокуплялись, откладывали своих личинок, а потом снова улетали, и так каждый день.
Со временем я научился узнавать их по мордам. Самые старые мухи лежали в траве и почти не двигались, отдыхая от обжорства, самые молодые с особой наглостью садились на мою физиономию и с жадным любопытством глядели в мои удивленные глаза.
Некоторые из них, самые смелые, могли спокойно прошагать на своих грязных лапках от моего подбородка до кончика моего носа, с которого мои глаза им были лучше видны. Иногда в знак своей мушиной благодарности они совокуплялись у меня прямо под носом или даже на носу, но все-таки под носом, над верхней губой им было как-то сподручнее.
Однажды я не выдержал и чихнул, очень сильно чихнул, и два влюбленных трупика тут же упали с моего носа на ладонь. Мне было очень их жалко, ведь я убил их во время полового акта, они даже не успели отклеиться друг от дружки, и теперь вот так и лежали вместе, и поэтому я, чувствуя особую вину перед ними, закопал их вместе в землю, сверху насыпал небольшой холмик песка, а в него воткнул сорванную ромашку, и долгое время хранил скорбное молчание, пока у меня под носом не затрепетала следующая пара молоденьких и похотливых созданий.
На это же место я привез Матильду, но ей здесь не понравилось. Она сказала, что с пониманием относится к моему хобби, но участвовать в нем не желает. Я с ней согласился, и мы уехали купаться на озеро.
В первую же ночь, разумеется, после той ночи, когда я с глубокого похмелья очнулся в кровати Матильды, она призналась мне во всех своих грехах. Оказалось, что за время учебы в мединституте у неё было уже не меньше двух сотен мужчин.
Другой, конечно бы, сделал бы из этого трагедию, стал закатывать глаза или вообще бы укатился восвояси, но не таков был я. Все же Матильда была вполне современной девушкой, а учитывая ее зрелый возраст, силу интеллекта и потенции, можно было только удивляться такому малому количеству грехов, к тому же в то время она меня не знала, а сохранять себя неизвестно для кого – было тоже весьма утомительным занятием.