Двоеженец
Шрифт:
– А это Сирена, – улыбнулся Вольперт, – даже очень странно, что вы ее так быстро нашли!
– Когда-то я лежал вместе с ней в гробу, – тихо прошептал я, вытирая рукавом слезы, – и она мне сказала, что вы ее всю закололи аминазином, два года подряд! И что вы все два года использовали ее для удовлетворения своих сексуальных потребностей! Свою пациентку! Наверное, вы всех по-своему используете и по мере возможностей наслаждаетесь своей властью!
– Неправда! – закричал Вольперт. – Клевета!
– Значит,
– Как врач я обязан следить за Вашей болезнью, чтобы вы не зашли слишком далеко!
– Но это же аморально, профессор! – я опять взял в руки колбу с мозгами Сирены.
– Медицина и мораль, коллега, вещи абсолютно несовместимые, – профессор вырвал из моих рук колбу, – наука вообще аморальна в силу своего зверского любопытства! И вообще лечение сродни пытке – одно лечишь, другое калечишь!
– Может, Вы и правы, – грустно прошептал я, – однако верните мне мою Сирену!
– А если я Вас просто выпущу отсюда?! – неожиданно сделал мне предложение Вольперт.
– А зачем?! – удивился я, – мне и здесь совсем неплохо! Самое главное, что я пока еще существую! Дышу и вижу, осязаю!
– А если нет, – усмехнулся Вольперт и быстро подтолкнул меня к двери, и я опять оказался в черной комнате, в которой стоял черный стол с черным гробом и голой Сиреной.
– О, только не это, – прошептал я.
– Посмотрите, как она сладко спит, – прошептал сзади меня профессор, – спит и никого не трогает!
– Так значит, это были не ее мозги, – тихо прошептал я, – и вы мне все врали!
– Чтобы излечить себя – надо уничтожить, – прошептал, ближе склоняясь ко мне Вольперт, – просто уничтожить и все!
– Что уничтожить?!
– Себя уничтожить, – прошептал Вольперт.
– Вы не доктор, вы – сумасшедший, – отшатнулся я, – я давно это чувствовал!
– Нет, он не сумасшедший, – прошептала из гроба Сирена, – просто он очень много знает, а чем больше он знает, тем еще больше глупеет! Ведь знание ума не дает, оно только отнимает его у нас!
– Кстати, пациентам легче ставить диагноз своему врачу, чем врачу ставить диагноз больному или тем более себе, – заметно оживился Вольперт.
– Сирена, встань из гроба, – сказал я, и Сирена встала из гроба и подошла ко мне.
– Наверное, ты думал, что я умерла, да?! – прошептала она и крепко обняла меня.
– Наверное, мы никогда не умрем, – прошептал я, глотая бегущие из глаз слезы.
– Что же ты тогда плачешь? – спросила она – или ты ничего не понимаешь и от этого плачешь?!
– Я не плачу, я просто выделяю излишнюю жидкость, – и поцеловал ее в мягкие податливые губы.
– Хотите, я вас сочетаю раком? – улыбнулся Вольперт, созревшие люди всегда сочетаются раком!
– Вы, как всегда, в своем циничном амплуа, – я еще крепче прижал к себе Сирену и зажмурил от боли глаза.
– А что я такого сказал, – удивился Вольперт, – подумаешь, предложил вам сочетаться браком! Что в этом циничного?!
– Чтобы мы любили друг друга, но уже другим способом, – засмеялась Сирена.
– Думаю, что на этом свете надо все перепробовать, – загадочно улыбнулся Вольперт, – иначе для чего тогда живем?
– У психиатрии и у Любви нет ничего общего, кроме безумия, – сказала Сирена и, взяв меня за руку, вышла со мною из комнаты.
Вольперт тоже попытался идти за нами, но я мимоходом ударил его ногой в живот, и он тут же исчез. На месте, где он только что стоял, осталась какая-то необычная, светящаяся зеленоватым светом дыра. Другая комната была как две капли воды похожа на прежнюю, только в черном гробу лежала уже не Сирена, а Афигения. Заслышав наши шаги, Афигения тут же раскрыла глаза и привстала из гроба.
– Наверное, тебя замучила совесть, раз ты решил вспомнить меня, – прошептала она.
– Твое любопытство, дорогой, просто ужасает, – прошептала сзади меня Сирена.
– Так, значит, ты тоже такая же дура, как и я?! – засмеялась Афигения, уже вставая из гроба и пытаясь обнять меня. Однако я отпрыгнул от нее, пытаясь сохранить спокойствие.
– Похоже, в этом лабиринте много похожего, – прошептал я.
– Гляди, от смущения он совсем стал похож на философа, – улыбнулась Афигения Сирене и нежно обняла ее, – будем же подругами по общему несчастью! Мужчины часто забывчивы и очень мало думают о нас!
– Ну, что ж, будем как все, но втроем! – глубоко вздохнула Сирена.
– Может, тогда мы не потеряемся, – предположил я, – во всяком случае, по прихоти Вольперта! А то он создает из нас свой сон и нам же каждый его внушает!
– А ты думаешь, что он управляет нами? – спросила Афигения, прижимаясь одновременно ко мне и к Сирене.
– Я ничего не знаю, но думаю, что аморальность этого мира побеждает всякую бессмысленность Смерти, – ответил я и поцеловал их, и расплакался от ощущения неповторимости этого сладкого мига пусть и обманчивого счастья, которое бывает только раз и словно в последнюю минуту твоей жизни.
– Он как ребенок, – прошептала Сирена, – его все время надо утешать!
– Чем сентиментальнее мужчина, тем ужаснее его взгляд на вещи, – прошептала в ответ Афигения и ласково провела рукой по моей голове, – гляди, как он вспотел?!
– Господи, в Вашей ласке такая порция садизма, – не выдержал я и попытался освободиться от их объятий, – отпустите меня и не мучьте, оставьте меня одного, пока вы снова сами не исчезли!
– Это почему?! – удивились они, глядя на меня невозмутимыми глазами и еще крепче сжимая в своих объятиях.