Двор на Тринадцатом
Шрифт:
Приходим: мы – своей компанией, они – своей «шоблой», как убеждённо считал Джуди. Закон железный: никто не встревает, никто не разнимает. Мы жмёмся к забору, бойцы выходят в центр площадки. Минут десять топчутся друг против друга, заводятся. Хрящ тянет на Саню, понт создаёт. Вначале, как принято, было слово:
– Чушок!..
– Не возникай…
Хрящ прёт буром:
– Ща в пятачину получишь…
Мы наблюдаем. В напряжении. Началось! Пару тычков в плечи, по животу… Саня рукой попадает Хрящу в лицо… Тот ножки подгибает и не от удара – нам со стороны чётко видно – от страха аккуратно падает на бок. Типа: лежачего не бьют. Всё. Кипиш окончен.
Прошло три дня. Хрящ оклемался, осмелел. Оборзел! Шурум-бурум. После школы с кирюхами подловили нашего Сашку и отволтузили, синяки по всему телу. Кочкарь к нему: «Малой, что случилось?». Тот и рассказал…
А вот это уже никуда не годилось…
– Говнотики! – непримиримым рефери выставил оценку Джуди.
– Ну, что… теперь будем разбираться по-другому… – Кочкарь поставил многоточие и ушёл.
Оказывается, он отправился поднимать всю Тринагу. От дома – к дому, от двора – к двору. Было объявлено: завтра в шесть идём «мочить» Сулажгору.
Наступило «завтра».
Ближе к вечеру стали собираться: где по десять, где по тридцать, а где и полсотни человек со двора. Кучками перетаптываются, ждут. Поступает команда – потянулись на Кутузовский пятак.
Толпа формируется, накапливается около тысячи человек. Точно, конечно, никто не пересчитывал, но площадь перед Круглым магазином забита. Народ пришёл не с ложками для манной каши: в руках велосипедные цепи, цепи от бензопилы «Дружба», солдатские ремни с залитой свинцом бляхой, просто колы. Чтобы ухватистее держать цепи – намотали изоленту. Время настаёт, двинулись. Впереди Кочкарь, рядом макухи с Григорьевского и Рыбинского дворов. Идём плечом к плечу. Не разбирая ни возраста, ни ранга. На равных. Бок о бок с парнями после армии – салаги. Идём молча, угрюмо, как на работу. Цель у всех одна. Голова извилистой колонны удавом перетекает сулажгорский переезд, а хвост ещё ползёт по Достоевской. Уличные фонари выхватывают из вечерних майских сумерек блики-чешуйки заточенных металлических прутов. Движение перекрыли. Редкие машины останавливаются. Водители из кабины не выходят, не сигналят. Чувствуют: если сейчас встать у нас на пути – прольётся кровь…
Малолетки ликуют! Что ты…
Я иду в колонне вместе со всеми и твёрдо знаю: иду в бой за правое дело.
Мы вошли в мятежный посёлок, сминая все надежды на мир. Махач назначен на площади перед магазином «Городок», но Сулажгора будто вымерла. Даже бродячие собаки слиняли. Агрессия находит выход в задиристых выкриках. Погромов не устраиваем, ограничиваемся демонстрацией силы.
Со стороны переезда заревели милицейские сирены. Кочкарь приказал сваливать. (Было ясно: победа за нами.) Мы с Саней ныряем под забор металлосклада, решаем переждать. Гул уазиков, нарастая, достигает высоты. Визжат тормоза. Беспорядочно хлопают дверки. По всей площади топот кованых сапог: «Кто не спрятался, я не виноват!». Трещит штакетник. Опять взвизгивает неугомонная сирена. В неё вплетаются крики, ругань, шумная возня.
Сирены, нарушая тишину, ещё долго носятся по ночному району.
Району, побеждённому без всякой драки силой нашего духа.
Отсидев часа два, изрядно продрогнув, мы выбрались из укрытия и тайком подались к дому. Наутро сообщили: человек двадцать всё-таки забрали в милицию; парней продержали ночь в изоляторе, больше так, для острастки, и отпустили. Предъявить им было нечего.
Стали старше. Кочкарь поступил в авиаклуб, в парашютный
Провожали Кочкаря на Высотную всем двором.
Наша команда к этому моменту удвоилась. С нами были наши девчонки. Я так с Женькой и дружил. Кочкарь был с Ниной.
Следом за Кочкарём в парашютный подались и мы с Витяней.
В теории Витяня обогнал всех. Наземную подготовку тоже освоил назубок. Его назначили старостой группы. (Куда ни глянь: Кочкарёвский двор впереди!) Следующий этап – прыжки с самолёта в Деревянном.
Вот и февраль месяц. Аэродром ДОСААФ: расчищенное зимнее поле, по краям сугробы в два метра. Двигатель самолёта запущен. Идём на посадку. Парашюты – основной и запасной, точно два увесистых курдюка, сковывают движения. Ледяная острая крошка летит в лицо, давит на грудь, не пускает в самолёт.
Возбуждённый, радостно пихаю Витяню в спину:
– Сейчас прыгнем!..
Витяня молчит и, такое ощущение, сильнее сгибается под тяжестью Д-5.
В самолёте он садится на металлическую скамейку у самого дверного проёма: ему прыгать первым. Я усаживаюсь рядом. Инструктор закрывает дверь. АН-2 набирает обороты, выруливает на взлётную полосу, прибавляет газу. Взлетаем. Как неваляшки, одновременно клонимся на бок. В салоне тряска, шум двигателя оглушает. Тереблю Витяню за рукав, не слыша себя, ору ему на ухо:
– Надо! было! фотик! взять!..
Он в ответ ненамеренно трясёт головой. Взгляд отсутствующий. Щёки бледные.
Самолёт делает большой круг, летит по прямой. Инструктор кидает пристрелочную ленту, определяет скорость ветра. Витяня заслоняет мне обзор, но кусок картинки вижу: внизу, в снежной дымке, белёсая земля, как на карте. Самолёт разворачивается, ложится на курс.
– Встать!
Я поднимаюсь. Витяня сидит. Смотрит себе под ноги. Толкаю его в плечо. Помедлив, встаёт, нехотя подходит к двери. Пол в самолёте наклонный, на подошвах валенок ледяная корка. Скользко. В самолёте болтанка. Хоть бы не упасть! Слева от выхода замигал красный фонарь. Навязчивая сирена пнутой шавкой взвыла над ухом прерывисто, громко: «Вв-вя, вв-вя, вв-вя».
Руки у нас сложены на груди: в правом кулаке зажато вытяжное кольцо основного парашюта, левая ладонь сверху – фиксирует.
Инструктор поворачивает рукоятку, открывает дверь… Будь это у нас во дворе, я бы сказал – на улицу… А тут!.. Близость холодной бездны возбуждает и… манит. Красный сигнал будто заклинило: он перестаёт мигать, вспыхивает ярче. Сирена зашлась длинно, тревожно. Инструктор хлопает Витяню по плечу:
– Первый, пошёл!
И вдруг Витяня отшатывается назад… дёргает вытяжное кольцо. Купол скомканным постельным бельём выползает из ранца, заполняя собой пространство в салоне.
Я в шоке…
Инструктор резко отодвигает Витяню в сторону и командует:
– Второй пошёл!
«Убьюсь, так убьюсь», – единственное, что успеваю подумать, и, оттолкнувшись левой ногой от порога, ныряю в холодную пустоту…
У молодёжи всегда есть свои кумиры.
И правильно!
Один хочет походить на знаменитого артиста, другой на полярника или космонавта. Я часто вспоминал нашу считалочку: «Кто ты будешь такой?». На этот вопрос ответил давно… Я непременно хотел стать таким, как Кочкарь. К тому моменту уже старший сержант воздушно-десантных войск Сергей Кочкарёв. И раз для этого нужно прыгнуть с неба, – я готов!