Двор. Книга 3

Львов Аркадий Львович

— Матвей, когда, планируешь, сможем закончить объект? Сейчас к съезду, — сказал Андрей Петрович, — на трудовую вахту народ рвется. Строители без дела не сидят.

— Ну, Петрович, ты меня, — признался Фабрикант, — удивляешь: а мы, что ли, не на вахте? Строим квартиры для наших советских людей: один — Герой Советского Союза, другой — офицер, потерял ногу на фронте, и это не вахта в канун XX съезда партии, для которой советский человек — первая забота, главная ценность! Из всех капиталов, которые у нас имеются, какой у нас самый ценный капитал, майор Бирюк? Самый ценный капитал у нас, учил товарищ Сталин, люди! В городе как были институты,

заводы, фабрики, клубы имени Сталина, так и остались, а самого товарища Сталина, батьку родного, корифея, мудрые слова его… да что тут говорить, сам видишь.

— А что видеть-то! Как о Сталине говоришь! — стукнул по столу Бирюк, хмельные глаза сделались зеленые, как будто с подсветкой изнутри. — Такие талмудисты, такие Спинозы, как Ананыч-Хананыч Фабрикант, из кожи лезут вон, чтоб сбить нас с панталыку! А нам панталык наш, гордость наша, дороже всего, потому что выстрадали, одержали со Сталиным победу над Гитлером, какой не знал мир, а всякие Америки на чужом… в рай выехали!

— Хлопчики! — закричала Марина. — Да вы что, сказились, с глузду съехали! Минуту назад были первые кореша, родные братья, а тут на тебе, ни с того ни с сего с цепи сорвались!

— Марина Игнатьевна, — обратился Матвей, — ты скажи Бирюку своему, что Фабрикант на него не в обиде. А насчет Сталина, голову даю на отрез, скоро услышим такое, что волосы, как говорит моя соседка Маня Ойг-лядь, у всех дубом встанут.

— Бирюк, — сказала Марина, — ты уши воском не залепливай: гость говорит, что не в обиде на тебя, а насчет Сталина предупреждает, что скоро услышим на свой, на русский лад, Али-баба и сорок разбойников.

— А ты, — ответил Андрей Петрович, — гостю своему передай, что и сами не пальцем сделанные, видим, какие крены с памятью у людей, а только опережать локомотив истории пусть не торопятся, а то сами угодят под колеса.

— Матвей Ананьич, слыхал предупреждение? — спросила Марина. — Ты смотри, под колеса не лезь: ты нам еще нужный, ой, как нужный!

Марина подошла, чмокнула Матвея в щеку, остался след помады, вытерла пальцами, разлила по стаканам остатки водки, первая подняла и предложила:

— Выпьем за мужиков, чтоб были крепкие, как наши бабы!

— Эге, — сказал Матвей, — для этого сколько ни пей, все равно не допьешь!

Андрей Петрович то ли придержал себя, то ли поостыл малость после всплеска ярости, взял из буфета чекушку, добавил себе и гостю в стаканы, чтоб замирение покрепче было, и предложил тост в память о Сталине, которому отдельного мавзолея, как Ленину, не сделали, но положили рядом, хоть мавзолей поставили основателю государства, а основатель один: Ленин.

Марина опять напомнила, что надо бы поговорить насчет комнаты для Орловой, а то не сегодня завтра приступаем к строительству, а вопрос висит в воздухе.

Фабрикант, когда Бирюк объяснил, какой оборот получился на дворовом собрании, сказал, что технически сложностей больших не предвидится, но, если сделать заявку наперед, в горсовете могут найти своих кандидатов, и Орлова, у которой есть комната, ордера на себя не получит.

— Ты, Матвей Ананьич, — удивился Бирюк, — предлагаешь, что ли, на другое имя ордер выбить?

Фабрикант сказал, ну зачем на другое имя, только сами запутаемся и горсовет настроим против себя. А надо оставить как есть: квартиры строим по утвержденному проекту, а на площади Зиновия Чеперухи отведем под службы на пару десятков метров меньше, чтобы практически не зависеть

ни от каких столоначальников, когда возникнет надобность сделать для хорошего человека хорошее дело. Поставить дополнительную кирпичную стенку можно так, что никаких квартирных интриг, кто бы ни затевал, не допустим: через стену без окон, без дверей никакая баба-яга не пролезет.

— Андрюша, — с ходу поддержала идею Марина, — тут и думать нечего: ты обещал Орловой при свидетелях, весь двор, все соседи слышали, и будем держать слово, которое дал Бирюк. А горсовет даст добро или не даст, Орлова переселяется фактически…

— Де-факто, — подсказал Фабрикант.

— Де-факто, — повторила Марина, — и выселять никто не будет, потому что квартиры в титульном списке нет, а теперешняя квартира Орловой освободится, и горсовет может распоряжаться, как ему забандюрится.

— Зиновия, — сказал Бирюк, — поставим в известность, тем более что сам поддержал: надо зарезервировать для Орловой, если другого варианта не будет, двадцать—тридцать метров из наличной площади.

Когда другого варианта не будет, заметил Фабрикант, тогда и поставим в известность, а сегодня будем делать, как наметили, устраивать референдумы — это никому не надо: публичность, как показывает опыт, не только помогает делу, но и мешает делу.

— Вижу, — засмеялся Андрей Петрович, — какой ты у нас, геноссе Фабрикант, страж демократии: она для тебя что дышло — куда повернешь, туда и вышло!

— Это так, — подтвердил Матвей, — главное, чтоб не боком вышло.

С понедельника, хотя твердо договорились, начать строительство не удалось. Стройматериалы — кирпич, сухую штукатурку, цемент, доски — завезли, но Федю Пушкаря, который лично обещал Бирюку, что приведет пару хороших хлопцев из своей стройбригады, срочно, вместе с хлопцами, перебросили на ударный, в честь предстоящего XX съезда партии, объект: строительство поселка из девяти двухэтажных домов для рабочих и служащих завода Октябрьской революции в районе Лузановки. Ребята оказались совестливые, в выходной день, как только освободились от праздничной вахты, в девять утра уже были во дворе и приступили к делу.

Фабрикант прислал своего парня, который заранее обеспечил переброску стройматериалов на третий этаж, так что можно было сразу приступить к кладке кирпичных стен. Марина и Катерина, когда увидели, как у них на глазах поднимается с полу до самого потолка красная кирпичная стена, пришли в восторг и наговорили строителям столько комплиментов, сколько не могли услышать хлопцы на своей работе за целый год, тем более от таких красивых женщин. Федя Пушкарь сам останавливал их и объяснял, что они испортят ему мастеров, которые, как все настоящие мастера, ничего особенного в том, что сделали своими руками, не видят. Марину и Катерину, наоборот, эти слова только подстегивали, и они объясняли мастерам, что те сами не понимают, какие они удивительные специалисты, прямо волшебники.

Бирюк и Зиновий Чеперуха пришли чуть позже, еще успели услышать восторженные ахи и охи дам и просили их взять градусом пониже, чтобы не мешать мастерам и не отвлекать их.

Андрей Петрович спросил Федю Пушкаря, какую будут делать штукатурку, и, не дожидаясь ответа, выразил уверенность, что будут работать не под сокол, то есть на глаз, а по маякам, чтоб поверхность штукатурки получилась гладкая и не было надобности потом доводить до кондиции. Федя подтвердил: по маякам, а под сокол — это для чумаков.