Дворцовые тайны
Шрифт:
Иначе говоря, вопрос читателя самый правильный: верить или не верить? Конечно, можно вскрыть гробницы императора и его матери Марии Федоровны, взять образцы ДНК и уже точно все установить… Но сейчас наши знания остаются такими, как и в XIX веке. И мы, как император Александр III и множество других людей, вновь и вновь перебираем факты и предположения, которые как-то сами собой складываются в малопонятный пасьянс. Впрочем, заранее приметим, что ни об одном российском императоре, кроме Александра I, нет подобных слухов. Случайно ли это и в чем истоки странной для публично погребенного в Петропавловском соборе государя молвы? Как бы то ни было, эта тайна неудержимо влечет и серьезных ученых, и легионы графоманов.
Известно, что последние годы жизни Александра были окрашены в мрачные, грустные тона. Он писал: «Я скучен и огорчен до крайности». Ему казалось, что жизнь прожита напрасно, что ни власть, ни слава не стоят и ломаного гроша. С реформами, ради которых он пришел к власти, было покончено. Оказалось, что невозможно совместить самодержавие — основу русского миропорядка — и начала свободы. Александр разочаровался в России, в ее людях. Он писал: «Я люблю конституционные учреждения… Но можно ли их вводить одинаково у всех народов? Все ли народы готовы в равной степени принять их? Не знаю…» Как тут не вспомнить Петра I, который говорил: «Английские порядки у нас как к стенке горох. Нужно знать народ, которым управляешь». Поляки, финны, которым Александр дал конституцию, — это одно, там — Европа, порядок, грамотность, а в России он видел совсем другое — рабство, грязь, мздоимство.
Да и сам он к концу правления изменился — перестал быть модником, не красовался, как раньше, перед зеркалом. Прежде ловелас и волокита, он не смотрел более на женщин, все чаще искал уединения и скитался по стране и Европе, будто не мог найти себе места. В открытой коляске, в ведро и в ненастье, он почти непрерывно путешествовал по России. Пушкин назвал его точно — «кочующий деспот». Кажется, что в непрерывной смене впечатлений, в своем дорожном одиночестве под звездным небом он отвлекался от своих тягостных дум. Царь понял бы и оценил то, что писал позже об успокоительной силе русской дороги великий Гоголь.
Дорога отвлекала от дум, но не успокаивала душу, как это делала вера, Библия. В страшные августовские дни 1812 года, когда Наполеон двигался на Москву, Александр неожиданно пришел к жене, императрице Елизавете Алексеевне, и попросил у нее Библию. Для него, в сущности атеиста, это был яркий поступок, начало нового пути. В своем духовном совершенствовании царь прошел несколько стадий. Поначалу он стремился стать просто христианином, без всех этих кадил, риз и песнопений. Простая обрядность лютеран, различных сектантов, суровость квакеров влекли его. Потом Александр, не чуждый мистицизма, увлекся беседами с разными адептами «внутренней церкви», но вскоре усомнился в их бескорыстии. И тогда он вновь вошел в православный храм, принеся в него свою глубокую веру…
Кажется, что роковой перелом произошел в страшные дни наводнения 7 ноября 1824 года. Из окна Зимнего дворца Александр видел яростный разгул стихии, гибель десятков людей. И он ничем не мог помочь своим подданным, пока не стихнет, по воле Вседержителя, этот убийственный ветер с моря и разбушевавшаяся Нева не войдет в свои берега. Когда он на следующий день осматривал ужасающие следы наводнения, то услышал, что кто-то в толпе сказал: «За грехи наши Бог нас карает». — «Нет, — произнес царь, — он карает за мои грехи». Возможно, он имел в виду не только убийство отца, к которому был причастен, но и что-то другое…
Летом 1825 году тяжело заболела Елизавета Алексеевна. Они прожили под одной крышей целую жизнь, не согретую взаимной любовью. Их видели вместе в протокольные дни и раздельно во все другие. А тут государь вдруг иначе взглянул на жену. Испытал ли он жалость, сострадание, раскаяние, настигло ли его искреннее христианское чувство — неизвестно, но он решился быть с женой до конца. Почему-то решили ехать лечиться на российский юг, выбрали Таганрог — глухой южный городишко. Александр отправился вперед, 1 сентября его экипаж поднялся на Пулковские высоты, и царь долго, неотрывно смотрел назад, на свою столицу. Спутникам показалось, что он прощается с ней навсегда…
То, что произошло там, на юге, покрыто тайной. Официально известно, что Александр умер 19 ноября 1825 года в Таганроге. Тело забальзамировали и повезли в Петербург. По дороге умерла и Елизавета Алексеевна… А примерно с 1836 года, уже при Николае I, по стране поползли слухи, что в народе живет некий мудрый старец Федор Кузьмич Кузмин, праведный, образованный и очень-очень похожий на покойного императора, хотя при этом вовсе не претендующий на самозванство. То, что старец не был простолюдином, было ясно всем, кто его видел. Он долго ходил по святым местам Руси, а потом осел в Сибири, где и умер в 1864 году.
Но дальше разгорелся яростный и неразрешимый спор — кто же он, старец Федор Кузьмич? Одни говорят, что это — некогда блестящий кавалергард Федор Уваров, который таинственно исчез из своего поместья. Другие же считают, что это и был сам император Александр I. Конечно, среди последних немало сумасшедших и графоманов, но есть и люди серьезные. Они обращают внимание на множество странных фактов. Причина смерти сорокасемилетнего императора — в общем-то, здорового, подвижного человека — до конца не понятна. Есть какая-то странная путаница в документах о кончине царя, и это заставило заподозрить, что бумаги эти составлены или переписаны задним числом. Когда же тело доставили в столицу, то при вскрытии гроба все были поражены вскриком матери покойного, императрицы Марии Федоровны при виде темного, «как у мавра», лица Александра I: «Это не мой сын!» Говорили о какой-то ошибке при бальзамировании. А может быть, утверждают сторонники ухода царя, ошибка эта была не случайна? Как раз незадолго до 19 ноября на глазах государя разбился фельдъегерь — экипаж понесли лошади. Его-то и положили в гроб, а сам Александр…
Ко всему, что сказано выше о духовном кризисе, разочаровании, вспыхнувшей религиозности царя как о глубинных побудительных мотивах ухода, добавим слухи о том, что в последние месяцы Александр I очень изменился: казалось, им владела какая-то важная мысль, которая делала его задумчивым и решительным одновременно. Он очень полюбил дальние, в полном одиночестве, прогулки в пустынных степных окрестностях Таганрога. Сохранились рассказы о том, как на дороге, ведущей в город, некий неизвестный офицер просит крестьянина в телеге подвезти его до города. Ни возница, ни встречные не признают в этом усталом, покрытом пылью офицере императора.
Наконец, близкие вспоминали, что Александр I часто заговаривал о том, что устал и мечтает оставить престол. Так, супруга Николая I, императрица Александра Федоровна 15 августа 1826 года — за неделю до их коронации в Москве — записала в дневнике: «Наверное, при виде народа я буду думать о том, как покойный император Александр, говоря нам однажды о своем отречении, прибавил: "Как я буду радоваться, когда я увижу вас проезжающими мимо меня, и я в толпе буду кричать вам "ура!", размахивая своей шапкой"».