Дворец из камня
Шрифт:
— Зато насчет тебя я не сомневаюсь. Но я не знаю, уверен ли ты насчет меня.
Петер наклонил голову набок:
— Конечно уверен.
— Разве? Но… здесь ты так часто от меня отдалялся.
Он схватил тряпку и стал вертеть в руках.
— Я хотел правильно распорядиться своим временем. Ты единственная, кого заботит, стану ли я скульптором, и я не хочу тебя разочаровать.
— Прости, Петер, — сказала она, почувствовав острый укол боли. — Я не хотела взваливать на тебя свои ожидания. Мне известно, как это тяжело, когда другие ждут от тебя многого.
— Я действительно хочу преуспеть в резьбе по камню, Мири, — сказал он. — Ради тебя, но также и ради самого себя. Когда я работаю, то становлюсь самим собой и мне кажется, что я что-то значу. То же самое происходит, когда ты рядом. Но наверное, ты и так это знаешь.
Мири рассмеялась, но не потому, что стало весело, — скорее, сдали нервы.
— Юношам следует больше говорить. Им нужно высказываться, а не строить предположения. И ты, и мой папа, и Стеффан, да и все остальные в один прекрасный день доведете нас, девушек, до безумия!
— Не больше, чем вы нас уже довели, — сказал Петер.
— Что ж, справедливо. — Мири потупилась и провела пальцем по серебристой прожилке линдера. — А знаешь, по возрасту мне пора обручиться.
— Да? — обронил Петер, натирая камень тряпкой.
Она в отчаянии вздохнула:
— Я уже взрослая, а ты так и не попросил меня стать твоей нареченной.
Петер удивленно взглянул на нее:
— Ты хочешь выйти замуж прямо сейчас? В Асленде?
— Нет! Нет, но ты ведь знаешь, что, когда парень и девушка дороги друг другу настолько, что однажды захотят пожениться, они произносят обещания. Потом им приходится ждать по меньшей мере год, чтобы проверить эти обещания и убедиться, что они говорили всерьез, когда их давали. Год — самое меньшее, хотя они могут ждать, сколько захотят. Просто сначала по традиции они дают обещания и… Ты смотришь на меня так, словно я говорю на древнем риламаркском. Ты же сам все это знаешь.
— Может, и знал. Только никогда не задумывался по-настоящему.
Он был старшим ребенком в семье, и никто из его братьев и сестер пока не побывал под венцом. Вероятно, потому его и не заботили всякие свадьбы и помолвки.
Мири снова вздохнула, на этот раз без прежнего отчаяния:
— Петер, ты мне нравишься больше всех, кого я знаю. Я хочу, чтобы когда-нибудь у нас с тобой появился общий дом. Я хочу преподавать в сельской школе, собирать истории о горе Эскель, а по вечерам возвращаться домой, к тебе, рассматривать, что ты вырезал из камня, и обсуждать прошедший день. Другими словами, я хочу за тебя замуж, Петер. Когда-нибудь. А пока я обещаю быть верной, всегда говорить тебе правду и подарить свое сердце только тебе одному. Ты примешь такую помолвку?
Петер вскочил с камня:
— Ух ты! Так мы что, обручились?
— Нет. Во-первых, ты ничего мне не сказал.
Петер усилием воли заставил себя снова сесть. Мири теряла терпение, но ждала, подсчитывая громкие удары своего сердца. Десять. Двадцать. Тридцать. Сколько еще этой тишины она выдержит? Когда можно пуститься наутек?
Петер посмотрел на свои дрожащие руки и рассмеялся, протянув их к Мири, чтобы и она увидела.
— Когда вернемся домой, не рассказывай Янсу и Альмонду, что я так разволновался, а то они будут подтрунивать надо мной до самой старости, уж я-то знаю.
Он посмотрел на Мири, покачал головой, словно не веря самому себе, и снова принялся полировать камень.
Мири порядком надоело его молчание.
— Петер, тебе придется ответить мне, а то мое сердце вырвется из груди и шлепнется на землю!
— Ответить? Насчет… А, я должен сказать «да»? Что ж, да, конечно. И я обещаю то же самое тебе. — И он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой. — Знаешь, все оказалось не так страшно. Кажется, у меня перестали дрожать руки. — Он снова поднял их, а затем спросил: — Разве не должен кто-то засвидетельствовать клятвы или что-то подобное?
— Наши отцы. Глава деревенского совета может заменить отца, как и священник или… — Она узнала эти подробности в университетской библиотеке, хотя решила опустить одну деталь. — Или король.
— Мы могли бы попросить короля, — сказал Петер. — Он вроде как обязан тебе жизнью.
— Возможно… — Теперь, когда она знала мысли Петера, необходимость в спешке отпала. — Но наверное, было бы неплохо подождать.
— Пусть наши отцы исполнят эту церемонию дома, — сказал он.
— Совершенно верно.
— Ладно, сделаем официальное объявление осенью. — Петер усмехнулся. — Дело как будто серьезное, а?
— Действительно серьезное. Но я в нем уверена. И в тебе тоже. Пусть даже мне немножко страшно. Нам совсем не обязательно жениться в ближайшее время, можно подождать несколько лет, если захотим. У тебя еще будет возможность передумать.
— Я не передумаю.
— Но мог бы…
— Я не передумаю, — повторил он.
У Мири защипало в глазах, но она не сочла нужным отвернуться.
— Мири, я хочу жить на горе Эскель. А ты этого хочешь?
— Да.
Сказала и вцепилась в камень, на котором сидела: так, на всякий случай, а то вдруг линдер расколется от этого слова пополам и скинет их на землю. «Да» все-таки самое всесильное слово в мире.
— Я верю тебе, — кивнул Петер. — Но мне кажется, это не совсем справедливо. Ты ведь хочешь продолжить учебу в Замке Королевы.
— А ты хочешь и дальше учиться у Гаса. Гора Эскель — наш дом. Но я не хочу, чтобы мне пришлось выбирать — либо одно, либо другое.
— Разве такие вещи обсуждают вслух? — удивился Петер. — Я думал, что отношения, или как там это называется, нельзя планировать. Они просто случаются или нет, как смех. Или поцелуй.
Мири улыбнулась, догадавшись, почему он упомянул о поцелуе: значит, только об этом и думал. И точно: Петер наклонился и поцеловал ее. Она по-прежнему была взволнована и весела. Положив ладонь ему на грудь, Мири почувствовала, как бьется его сердце — еще сильнее, чем у нее, — и невольно улыбнулась.
— Я не могу тебя целовать, когда ты улыбаешься, — сказал Петер. — Это меня смешит.