Дворник
Шрифт:
Она отнеслась ко всему с юмором. Как бы вам это сказать, она ведь меня теперь уже тоже довольно неплохо знала, и, пожалуй, с самого первого момента чувствовала, что между нами было что-то такое особенное. Она сказала, что сперва думала, что шум ей только приснился. И спросила, всегда ли я исполняю тут ночами роль доброго домового, надо же, мол, сколько у меня работы.
Я совсем не знал, что мне на это ответить. А потом она еще опустила простыню, повернулась туда-сюда и поинтересовалась, нравится ли она мне и не пришел ли я сюда случайно только ради этого. Ну, что ты будешь делать, я лишь
Не хочу ли я дотронуться до нее, спросила она. Что я должен был ей ответить? Я бережно обнял ее и немного подержал так, чтобы она поняла, что я не хочу сделать ей ничего плохого. Она была такая мягкая, кожа такая гладкая и теплая. И я отчетливо чувствовал, как сильно ей этого недоставало. Чтобы ее просто вот так обняли, погладили слегка по спинке и по попке. Сегодняшним юнцам ведь больше не до таких нежностей, разве я не прав? Они вечно куда-то спешат, им не хватает опыта и терпения, которые приходят к мужчине с годами.
Да, и потом Ванесса показала мне, что было в тех коробках, все еще стоявших в жилой комнате. Сказала, куда я могу убрать их содержимое. Это были, главным образом, книги; она, как выяснилось, еще и училась. И наряду с учебой подрабатывала, поскольку родители помогали ей совсем мало. Сама она потом снова улеглась в постель, пока я разбирал одну из коробок. Из этого можно сделать вывод, как сильно она мне доверяла.
С кровати она еще несколько минут понаблюдала за мной и попросила, чтобы я упорядоченно расставлял книги, чтобы ей не приходилось потом долго искать, когда ей понадобится какая-нибудь из них. Поэтому я не мог разобрать сразу и вторую коробку — для ее содержимого просто не было больше места. В комнате была одна только маленькая полка на стене. Мне пришлось бы складывать книги в два-три ряда. Ванесса в жизни на нашла бы нужной.
Когда я ушел, она опять спала. Она лежала на животе. Я тихонько поцеловал ее в шею и еще раз погладил сверху вниз. Пустую коробку я забрал с собой, чтобы она не мешала ей в квартире.
На следующий день я купил в магазине стройматериалов хорошую полку. Я сразу же повесил ее на стену. Я сделал это днем, потому что ведь там нужно было сверлить дыры. Но кроме дюбелей и самой полки я ни к чему не притрагивался, только быстренько пропылесосил ковер. Ночью бы от этого было много шума, остальное же я оставил на потом.
Хорошо, к тому времени мы были знакомы еще не так долго, однако между нами словно возникла какая-то тихая договоренность. Разве было бы у нас что-нибудь, если бы я убирал у нее днем? В общем, ночью я снова пошел к Ванессе. Подождал только, пока заснет Герти. Ванесса еще не спала.
Она стояла под душем, когда я вошел в ее квартиру. Пока она мылась, я немножко прибрал в кухне. Там собралось грязной посуды не меньше, чем за три дня. Но разве было у Ванессы время мыть ее? Учеба, работа… отдых ей в конце концов ведь тоже был нужен. В жилой комнате были только мелочи, я убрал лишь пару вещей.
Когда она вышла из ванной, то сделала вид, что чуточку напугалась. Позже она рассказала мне, что любит слегка притворяться, чтобы новые отношения не стали однообразными и скучными. Мы устроились с ней на диване. Она была обмотана одним лишь полотенцем. На плечах, руках и ногах еще блестели капельки воды. Она разрешила мне стереть их поцелуями, одну за другой. После этого ее заклонило в сон, и она отправилась в кровать. Оттуда она еще некоторое время смотрела за тем, как я ставлю книги на вторую полку.
Так было всю первую неделю, какие-нибудь дела всегда находились. И я с удовольствием делал их, наслаждался каждой минутой, которую мог проводить рядом с Ванессой. Герти не замечала, что я ночь за ночью ухожу из дома. И никто другой ничего не замечал. Поначалу я боялся, что мне повстречается кто-нибудь на лестнице. Но, с другой стороны, я, наверное, быстро нашел бы отговорку, ведь как дворник я призван следить здесь за порядком. В любое время я могу находиться на любом этаже, чтобы ремонтировать или проверять что-нибудь.
Это была замечательная пора. Между нами было столько напряжения! Всегда, когда я приходил, Ванесса немножечко разыгрывала меня. Сначала она притворялась, что вовсе меня не заметила, хотя хорошо знала, что я уже спрятался за дверью или присел за диваном. Потом она принимала испуганный или даже возмущенный вид, запинаясь, бормотала что-то и рвалась бежать из комнаты.
Мне приходилось все время гоняться за нею, три раза вокруг стола, пока я не ловил ее и не бросал на диван. Потом мы долго беседовали, о том, например, что ей очень хотелось бы стоять на сцене театра. И когда я говорил ей, что она хорошая актриса, ей всегда было очень приятно. И стоило мне только дотронуться до нее, — а в первую неделю я на большее в самом деле не решался, — то это было как электрический разряд под кончиками моих пальцев. Мне казалось, что так между нами будет всегда, ну, и, конечно, с продолжением. Со временем, признаться, мне все-таки хотелось большего. Но с такими девушками, как Ванесса, это не сразу делается. Я очень красиво представлял себе эту картину. Как в один из вечеров второй недели помою посуду побыстрее; как на руках понесу мою малышку в постель, когда она выйдет из-под душа; как буду собирать поцелуями капельки воды не только с плеч и ног.
Но во вторую неделю у Ванессы была ночная смена. Она работала в круглосуточном кафе, зарабатывая себе на учебу и жизнь, и брала такие смены, которые лучше всего соответствовали графику ее лекций, так она мне рассказывала. Днем же она была в университете, во всяком случае, в первой половине дня, а во второй половине регулярно встречалась со своими знакомыми абитуриентами. Она объяснила мне, что это будущие студенты, потому что слово было мне непонятным и я, признаться, даже начал немножечко ревновать.
Но я, конечно, с полным пониманием отнесся к тому, что во вторую неделю мы не могли видеться. Если честно, это было мне даже кстати. Наконец-то я мог поспать, не какие-нибудь там пару часов под утро, а несколько ночей подряд, ведь нехватка сна уже начинала сказываться на мне.
В первые пять ночей меня нельзя было разбудить и пушкой. Герти удивлялась и говорила, что это от жары. Я только посмеивался и соглашался с нею. Хотя, может, в этом и была какая-то доля правды — на улице стояла страшная жара. Да и в целом неделя была напряженной, хотя я и не распылялся на Ванессу.