Двойная нагрузка
Шрифт:
– Яна Сергеевна, вам плохо? – везде сующая свой нос Титова с чего-то озаботилась здоровьем своего преподавателя.
Яне хотелось ответить: «Нет, Титова, мне хорошо. Но лучше тебе не знать отчего»
К концу третьей пары начала болеть грудь, живот крутило в болезненном возбуждении, она чувствовала, что трусики совершенно промокли и насквозь пропитались ее выделениями. Она плотнее сжимала бедра, пыталась отвлечься тем, что задавала кучу дополнительных вопросов и сама же на них отвечала. Но ничего не помогало, Яна была возбуждена и безумно хотела убрать между ног всю влагу.
Как только студенты разошлись, Яна
Между ног тоже было все мокро, тут уже пригодились влажные салфетки из сумочки. Поставив одну ногу на крышку унитаза, девушка принялась нежно обтирать набухшие половые губки. Бедра и колечко ануса с камушком пробки коснулась прохладная ткань.
Медленно и плавно поглаживая, Яна не заметила, как начала себя ласкать, как колени раздвинулись шире, и она слегка присела, чтобы было удобней. Пальчики скользили по набухшим складочкам, уделяя больше внимания клитору, потом спускались к анусу и вращали анальную пробку.
Было невыносимо душно, она боялась, что из груди вырвется крик, и ее могут услышать, но в туалет пока никто не входил. Яне хотелось быстрее избавиться от этого мучительного напряжения, яростно натирая чувствительный бугорок, она другой рукой тянула из себя анальную пробку, и в момент, когда сфинктер расширился, выпуская наружу интимную игрушку, Яна кончила, сдавив пальцами клитор.
Тело забилось в легкой конвульсии, чтобы приглушить стон с силой прикусила нижнюю губу, но все равно он эхом пронесся, отражаясь от кафельных стен. В этот момент в помещение кто-то зашел, открылась соседняя кабинка. Яна тяжело дышала, села на унитаз, держа в руках пробку, пытаясь успокоить сильно бьющееся сердце.
Ну, нет, подумала она, я такие игры вне дома больше просто не выдержу. Это, конечно, безумно возбуждающе, удовольствие было острым и таким ярким, что перед глазами до сих пор белые пятна. Снова обтерев себя и спрятав игрушку в сумку, надев приведенное в порядок белье, Яна отправилась искать Рябинкину.
– Ты чего такая возбуждённая-то? За тобой что, черти гнались?
Ольга, сама того не понимая, была права и била, как говорится, не в бровь, а в глаз. До собрания деканата было еще полчаса, девушки сидели на скамейке у входа в аллею, май был в самом разгаре, дурманил, пьянил. Тело Яны находилось в сладкой истоме, сердце уже успокоилось. Держа в руках стаканчик любимого кофе, она не обращала внимания на подколы Рябинкиной.
Но вот она замирает, пристально вглядывается в одну точку, стаканчик выпадает из рук и некрасиво, с коричневыми брызгами, падает у самых ног, пачкая туфли. Ольга следит за взглядом подруги, оглядывается назад за свое плечо, на парковку.
Ищет то, на что Яна так смогла среагировать. Находит, прищуривает зеленые глаза, с презрением смотрит эту «сладкую парочку», тут же с тревогой на Яну.
– Вот же козлина. Ян, ну ты чего? Ну, блин, бывший, чтоб ему пусто было. Почему так побледнела-то?
– Он гладил ее по животу, – голос еле слышен.
– Кого?
– Ты что, не видела? Виктор подал ей руку, когда она выходила из машины, приобнял и погладил по животу. Она беременна.
– С чего ты взяла?
– Я видела, Оля, этими самыми глазами видела, – а вот теперь Яна
– Нет, Ян. Да что случилось? Ты делаешь какие-то выводы по одному жесту, который ты просто могла не так понять издалека.
– Я не слепая и прекрасно все вижу отсюда. Вот, смотри сама, смотри же.
Девушка разворачивает подругу за плечи, они обе вглядываются в то, что происходит на парковке. Мужчина в строгом тёмно-синем костюме, поглаживая светлые волосы очень молоденькой девушки, заправляет выбившуюся прядь за ухо, что-то говорит, улыбается. Рука скользит вниз по телу, ладонь накрывает совершенно плоский живот, девушка смеется, запрокидывая голову, и обнимает мужчину.
– Я просто в шоке, – Яна отворачивается, зажимает рот кулаком и долго смотрит на дорожку аллеи. – Мы были в браке десять лет, в свои двадцать два я была такая же наивная, восхищенная им дурочка. Смотрела, открыв глаза и рот, не замечая ничего вокруг. Он красиво говорил, так же красиво ухаживал первое время. А потом, года через три, я очень захотела ребенка, ведь это нормально - хотеть родить ребенка от любимого человека, от мужа. Но тут включилось все его красноречие, и я, как наивная глупая овца глотала все, что он скажет. Еще слишком рано, нам не время, ты слишком молода. Я словно обслуга была рядом с ним, помогала, вдохновляла и сдувала пылинки. Ему и не нужен был никакой ребенок, тогда бы ему было меньше внимания.
Яна поворачивается к Рябинкиной и полными слез глазами смотрит на нее, но будто и не видит.
– Я была овцой до самого последнего момента, пока не узнала, что он почти все эти годы трахал за моей спиной студенток. Не давал мне родить, а сейчас, что я вижу, она беременна. Та, к которой он ушел, ждет ребенка, которого он так и не дал мне. Оля, я что, до такой степени плохая?
– Что ты, Яныч, нет, конечно, ты самая лучшая! Ты все еще любишь его? – Рябинкина так странно, с некой жалостью, заглядывает в глаза подруги.
– Нет, что ты! – Яну так резко передергивает от отвращения, быстрыми движениями утирает слезы, что катятся из глаз. – Конечно, не люблю, я его призираю, он для меня падаль. Но вот, ты пойми, сам факт того, что я тогда была не достойна ребенка, а сейчас вот эта - достойна?
– Господи, я-то уже подумала, что ты до сих пор любишь и страдаешь.
– Нет, не люблю и не страдаю. Мне мерзко. Пошли, сейчас начнется собрание
Глава 23
Два часа бессмысленного пребывания на общем собрании кафедры, наконец, закончились. Пока все пробирались к выходу, Яна решила не торопиться, достала зеркальце и накрасила губы сочной ярко-красной помадой. Когда же поднялась, закрыв сумочку, ее ухватили за локоть и усадили обратно.
– Очень рад тебя видеть, Яна, прекрасно выглядишь.
Виктор сидел рядом, слишком близко, так и не убрал руку с локтя, сжимая его сильнее. Яна посмотрела на его пальцы как на что-то мерзкое и одернула локоть.
– Не могу сказать, что рада тебя видеть. Чего тебе?
– Всего лишь хотел сказать, что ты прекрасно выглядишь, тебе очень идет этот цвет помады, такой образ роковой женщины.
Яна огляделась по сторонам, не понимая, для кого предназначен этот спектакль, но они в большой аудитории были совершенно одни.