Двойная радуга (сборник)
Шрифт:
Внутри печально, под полуразрушенным куполом снуют галки. На стенах тусклые, полустертые святые…
Захожу в келью к ней – уютно даже, кровать, иконки, столик резной…
Предлагает мне чаю, хлеба.
– Я хочу дать вам денег, бабушка.
– Мне не надо, на церковь – давай, милая, спасибо.
Столик у нее хитрый, с потайным ящичком, там копейки держит.
– Дают люди добрые, раз в неделю в сберкассу отношу. Тут нельзя деньги держать, мальчишки разбойники все унесут.
Эх, не жалеют люди Божий храм, придут ведь к Нему, а Он спросит: как же Божий храм не жалели? Мимо ходили, плевали-грабили…
На тебе свечку, милая. Поставь за нас в Кремле в церкви.
– В Кремле в церквах музеи, бабушка, кремлевский бог не там обитает.
– Нету там? Ну в какой-нибудь главной церкви, помолись за нас, чтоб хоть крышу починили, а то не переживем зиму. Дай-ка перекрещу тебя, ну будь здорова.
Промеж двух столиц живем, тоже не последние на дороге, не в глуши лесной!
Нам Москва не просто ближе, она сердцем ближе, всей нашей русской душой.
Я в Ленинграде был, робею там, хмырь тамошний гордый. Предложишь на троих, а он смотрит так презренно и спрашивает: а ты откуда будешь?
– Ну тверской я, не примешь, что ль?
А он нехотя так: ну давай…
Как будто за его кровные принимаю. И брезговать будет, норовит первый отпить. Как чухонец, ей-богу.
А в Москве я свой уже с вокзала, прям там поджидают готовые на троих, а то и на двоих, если деньжата при себе.
И под кустом всегда в Москве стакан найдется. В каждом парке! Что хмыкаешь, а ты проверяла? А я проверял!
Лежит стаканчик, не крадут, понимают люди, что и другим надобно.
А мент, он везде злой, на то и мент!
Киев всегда прекрасен, когда поезд грохочет по мосту через Днепр, встают в утреннем тумане печерские церкви среди золота листвы, звенит душа…
Вот она, радость Божья, ничего не надо больше…
Мы – подружка и я c сыном – приехали в Киев к ее родственнице.
Родственница – не старая, не толстая, беспартийная общественница, чудесный тип женщины, которая не пройдет мимо. И всегда поможет, научит, соломку подстелет и сопли подотрет. Но и в лоб даст, если сочтет нужным.
Она встречала нас завтраком: яйца, сметана, творог, хлеб, колбаса, сырники, варенье…
– А так все завтракают, это не много!
Поехали на Крещатик, погуляли с часок.
– А вон там шашлычная, настоящий азербайджанец готовит, пойдемте.
– Помилуй, дорогая, недавно ели.
– Так сколько уже ходим, ребенок проголодался, наверно. Ты кушать хочешь, детка?
– Нет еще, спасибо большое.
– Ты нездоров? Почему он у тебя ничего не ест? Всё у вас, москалей, не по-людски! – засмеялась она.
Отбились от шашлыков ненадолго. На пути встала чебуречная, потом пельменная, за ней – галушечная.
– Так что же вы ничего не едите? Откуда силы будут?
Перед лаврой она уперлась: я уже сейчас с голоду умру. Всё.
Осмотрелась: ну вот, не хотели в шашлычную-галушечную, а тут только ржавая стекляшка-столовка. Придется туда идти.
Заходим, пахнет вкусно, выстраиваемся с подносами.
Подавальщица наклоняет лоток с куриным мясом: «КАКУЮ ХОЧЕТЕ ЛАПКУ?»
1983 год. Джинсы – царь зверей.
Мне скинул кто-то из друзей, я из них сшила ребенку настоящие джинсы, потертые, с фигурными заплатками. Он уже понимает, что такое джинсы, наслушался взрослых, ходит гоголем.
Киев. Трамвайная остановка.
Старушка нарочито вздыхает, не выдерживает, обращается к народу, указывая на моего сына: да что же это такое, люди добрые, пятьдесят лет советской власти, а как люди живут, детей одеть не во что! Мать-одиночка, наверно, вон штанишки какие на мальчике потертые, в заплатках все.
Молодой парнишка в джинсах посмеивается: это так модно, бабушка, вы не понимаете.
– Да где это может быть модно, в заплатках-то?
– Это, бабушка, на Западе модно, в Америке.
– Так в Америке негры нищие, вот они, наверно, так ходят. Ты газеты читай, еще смеется!
Женщина, послушайте, приходите завтра сюда, к тому серому дому, первый подъезд, квартира 15. А я вечерком ребенку одежки соберу по соседям. Покажись-ка, сынок, какой у него размер ноги?
В главном киевском соборе заканчивается служба.
Душно, пахнет ладаном, густая толпа.
Душа моя в церкви протестует, разум ее подначивает и глумится. Ну да, красота, а Бог при чем? Ихний Бог вон как маялся, смотрит со стен босой, измученный, а они тут толпятся, бубнят, воротники вышитые.
Сытый голодному осанну поет. Эх, да что там…
Мне хочется одного: скорей выбраться на свет.
Сын был на такой службе впервые. Заворожен действом, пением, огромным сумеречным миром…
Шепчет мне: смотри, идет, к нам идет…
Приближается поп, громадный, ручищи в перстнях, три креста на шее, золотой весь…
Старушки выпихивают к нему сына: благослови мальчика, батюшка, перекрести.
Поп смотрит на меня: крещеный сын?
– Нет, батюшка.
– Крестить придешь?
– Нет, батюшка, извините.
– Пошла вон!
Владимир – чудесный город, и красивый, и уютный, а уж о щедрости тамошних жителей ходят легенды…