Двойная рокировка
Шрифт:
— Да, сэр.
— Это просто потрясающе, Эбби! Вот уж не думал, что мои студенты делают то, о чем я их прошу, или вообще слушают меня. Вы поистине счастливое исключение.
Посмотрев в окно, он снова склонился над столом.
— Но, профессор, как же насчет святых?
— Что? Ах да. Ну хорошо. Сейчас посмотрим.
Барроу стал щелкать слайдами, пока на стене не появилось изображение средневекового итальянского алтаря.
— Посмотрите-ка на это и скажите, кого вы здесь узнаете.
Встав, Барроу обошел свой огромный, заваленный бумагами стол и стал пробираться к окну, осторожно лавируя
— М-м-м, профессор, я еще могу отличить Иисуса и Деву Марию, но остальные похожи друг на друга как близнецы — все бородатые и в одинаковой одежде.
Барроу повернулся к студентке. Его белоснежные волосы напоминали парик. Лицо блестело от испарины.
— Хорошо. Кто все эти странные люди, несущие еще более странные предметы? Вы, вероятно, знаете, что святым можно было стать, только если вас убили каким-нибудь ужасным образом. Святых обычно узнают по предметам, которые они держат в руках. Это, как правило, орудия их умерщвления. Биографии святых написаны в тринадцатом веке Яковом Вораньинским. Его труд называется «Золотая легенда» и является основным пособием по иконографии. Если верить господину Вораньинскому, единственный способ попасть на небеса — это умереть бедным голодным девственником, причем не просто умереть, но быть убитым самым малоприятным способом. Я дам вам небольшую подсказку. Если вы читали Библию, «Золотую легенду» и Овидия, то расшифруете любое изображение, написанное по западным канонам.
Идентификация может стать весьма увлекательным занятием. Кто есть кто? Чтобы разгадать эту загадку, нужно знать историю мученичества. Сейчас я вам покажу, как это делается.
Как убили святого Лаврентия? Его зажарили на решетке без всякого маринада. Поэтому он изображен с решеткой в руке. Его последние слова вошли в историю: «Переверните меня, с этой стороны я уже готов». А святой Себастьян? С ним дело обстоит сложнее. В него выпустили кучу стрел, но каким-то чудесным образом он не умер и был забит палицами. Тем не менее его традиционно изображают с торчащими из тела стрелами. Вот эту символику мы и называем иконографией. Каждый святой ассоциируется с каким-то предметом, служащим опознавательным знаком.
Так что святой Лаврентий у нас всегда с решеткой, Себастьян — со стрелами, а полковник Мастед [19] — с гаечным ключом. Теперь вам понятно?
Эбби, торопливо записывающая слова профессора, с улыбкой кивнула.
Барроу снова посмотрел в окно.
— Эбби, взгляните на часы. Нам пора в Национальную галерею. Вы бегите, а я еще кое-что полистаю.
— Хорошо, профессор. Большое вам спасибо!
Эбби вышла, закрыв за собой дверь. Барроу снова подошел к окну и осторожно выглянул на улицу.
19
Персонаж популярной настольной детективной игры.
«Черт», — выругался он про себя, вытирая отвислые щеки красной банданой, которую вынул из нагрудного кармана.
Потом взял
У выхода из здания он остановился и бросил взгляд на стеклянную дверь. На другой стороне улицы стоял человек в костюме и черных очках. Просто стоял и ждал. «Наверное, хочет что-нибудь оценить. Чертовы американцы», — подумал профессор. Подчас он предпочитал забывать, что сам относится к их числу.
Барроу прошел мимо стеклянной двери и повернул в коридор, решив воспользоваться другим выходом в торце здания. Металлический створ захлопнулся за ним с резким звуком, заставившим его вздрогнуть.
«Наплевать», — подумал он, выходя на Стрэнд, залитую солнечным светом.
Человек в костюме, стоявший напротив главного входа, посмотрел на часы и бросил недоуменный взгляд на стеклянную дверь. Потом вынул мобильный телефон и стал набирать номер.
Барроу медленно шел по улице, слегка подволакивая ногу. Операция на бедре, проведенная два года назад, все еще давала о себе знать. Его обтекал поток туристов и служащих. Летнее солнце припекало спину, но профессор из принципа не снимал свой толстый пиджак в елочку. Надо же как-то противостоять той возмутительной манере одеваться, которую позволяет себе современная молодежь.
В витрине магазина его внимание привлек диск с записью музыки Верди. Посмотрев на стекло, он увидел уже знакомое отражение.
На противоположной стороне улицы стоял человек в костюме.
«Что ему нужно? — подумал Барроу. — Если он хочет поговорить со мной, то почему не подойдет?» Профессор свернул на Сент-Мартин-лейн, по-прежнему щадя свою ногу. У памятника Оскару Уайльду было еще многолюдней. Знаменитый писатель лежал в гробу, попыхивая трубкой.
«Должно быть, все они с поезда», — подумал Барроу, глядя на толпу, валившую со станции «Черринг-кросс», и украдкой посмотрел на стекло другой витрины. Человек в костюме по-прежнему преследовал его. Только теперь он был не один, и эта странная парочка явно направлялась в сторону профессора.
ГЛАВА 5
Развернувшись, Барроу стал проталкиваться сквозь толпу выходящих из метро людей и спустился на станцию «Черринг-кросс», раскинувшую свои лабиринты под Трафальгарской площадью.
Поблуждав по переходам, профессор поднялся по лестнице и очутился в самом центре Трафальгарской площади, у памятника лорду Нельсону и в нескольких сотнях метров от Оскара Уайльда. Лавируя между туристами и голубями, он устремился к Национальной галерее.
Пройдя через вращающуюся дверь, профессор ступил на мраморный пол вестибюля, где его уже ждала стайка резвящихся студентов.
— Господи Иисусе и все Святое семейство! Я уже здесь, лягушата. Прекращайте валять дурака и обратите свои помыслы к искусству!
В музейных стенах он чувствовал себя как дома. Студенты здесь были лишь дополнением. Они каждый год менялись. Для профессора Саймона Барроу преподавание являлось лишь поводом в очередной раз соприкоснуться с любимым искусством. А учебные экскурсии он рассматривал как предлог, чтобы навестить старых друзей и попытаться проникнуть в их тайны.
— Начнем с самого начала и закончим, только когда все обойдем. Если, конечно, к этому времени кто-нибудь еще останется на ногах.