Двойная улика
Шрифт:
Мистер Хардман, разумеется, не возражал, и Пуаро, открыв дверцу сейфа, исследовал его внутри. На нас таращились обшитые бархатом полочки, словно пустые глазницы, изумленные своей пустотой.
– Даже сейчас этот сейф как-то плохо закрывается, – пробормотал Пуаро, прикрывая и вновь распахивая дверцу. – Хотел бы я знать – почему? А что тут у нас такое? Смотрите-ка, за петлю зацепилась перчатка. Мужская перчатка.
Он протянул ее мистеру Хардману.
– У меня нет таких перчаток, – заявил последний.
– Ага! Здесь есть кое-что еще! – Быстро наклонившись, Пуаро взял со дна сейфа
– Мой портсигар! – воскликнул мистер Хардман.
– Ваш? Нет, месье, наверняка нет. На нем ведь не ваши инициалы.
Пуаро показал на сплетенную из двух букв монограмму, выгравированную на платиновой крышке. Хардман взял портсигар в руки.
– Вы правы, – заявил он, – он очень похож на мой, но инициалы чужие. Две буквы – «В» и «Р». О боже! Паркер!
– Похоже на то, – сказал Пуаро. – Довольно небрежный молодой человек… особенно если и перчатка также его. Можно сказать, что мы имеем двойную улику, не так ли?
– Надо же, Бернард Паркер! – тихо повторил Хардман. – Какое облегчение! Итак, месье Пуаро, я поручаю вам это дело и надеюсь, вы вернете мне драгоценности. Можете подключить полицию, если сочтете нужным… то есть когда вы окончательно убедитесь, что в краже виноват именно он.
– Заметьте, мой друг, – сказал Пуаро мне, когда мы вместе вышли из дома Хардмана, – наш мистер Хардман считает, что законы писаны для простых людей, а титулованные особы живут по неписаным законам. Но поскольку мне лично пока не пожаловали дворянство, я, пожалуй, встану на сторону простых смертных. Я сочувствую этому молодому человеку. А в общем, история-то довольно странная, не правда ли? Хардман подозревал леди Ранкорн, я подозревал графиню и Джонстона, а между тем подозреваемым оказался наш незаметный мистер Паркер.
– А почему вы подозревали тех двоих?
– Parbleu! [2] Вы же понимаете, как просто стать русским эмигрантом или южноафриканским миллионером. Любая женщина может назвать себя русской графиней, и любой мужчина может арендовать дом на Парк-Лейн и назвать себя южноафриканским миллионером. Кто решится опровергнуть их слова? Однако, я вижу, мы проходим по Бери-стрит. Здесь живет наш беспечный молодой друг. Давайте же, как говорится, будем ковать железо, пока горячо.
2
Черт возьми! (фр.)
Мистер Бернард Паркер оказался дома. Облаченный в экзотический халат пурпурно-оранжевой гаммы, он вальяжно раскинулся среди диванных подушек. Редкий человек вызывал у меня более сильную неприязнь, чем этот странный молодой субъект – с бледным женоподобным лицом и томно-шепелявым лепетом.
– Добрый день, месье, – оживленным тоном произнес Пуаро. – Я пришел к вам от мистера Хардмана. Во время вчерашнего приема кто-то украл все его драгоценности. Позвольте мне спросить вас, месье, это ваша перчатка?
Умственные процессы мистера Паркера, видимо, протекали не слишком быстро. Он рассеянно уставился на перчатку, словно ему
– Где вы нашли ее? – наконец-то спросил он.
– Так это ваша перчатка, месье?
Мистер Паркер, очевидно, принял решение.
– Нет, не моя, – заявил он.
– А этот портсигар – он ваш?
– Точно не мой. Мой – серебряный – всегда при мне.
– Отлично, месье. Я собираюсь передать это дело в руки полиции.
– Да что вы! – воскликнул он с легкой озабоченностью. – На вашем месте я не стал бы этого делать. Чертовски несимпатичные люди эти полицейские. Повремените пока. Я зайду повидать старину Хардмана. Послушайте же… о, подождите минутку…
Но Пуаро решительно дал сигнал к отступлению.
– Теперь у него будет о чем поразмышлять, не так ли? – посмеиваясь, заметил он. – Подождем до завтра и посмотрим, как развернутся события.
Но судьба распорядилась иначе, и еще сегодня дело Хардмана снова напомнило нам о себе. Без малейшего предупреждения дверь вдруг распахнулась, и ураган в человеческом обличье ворвался в комнату, нарушив наше уединение и принеся с собой вихревое кружение соболей (погода была настолько холодной, насколько это вообще возможно июньским днем в Англии), увенчанное шляпой с воинственно вздыбленными эгретками. Графиня Вера Россакова оказалась несколько вызывающей особой.
– Так это вы месье Пуаро? Что же, позвольте спросить, вы наделали? С чего вам пришло в голову обвинять этого бедного мальчика! Кошмар! Это просто возмутительно! Я знаю его. Он – наивный юнец, сущий младенец… он никогда не решился бы на кражу. Он поступил так из-за меня. Могу ли я спокойно стоять в стороне и смотреть, как его терзают и мучают?
– Скажите мне, мадам, это его портсигар? – Пуаро протянул ей черную муаровую коробочку.
Графиня помедлила немного, рассматривая ее.
– Да, его. Я хорошо знаю эту вещицу. Ну и что особенного? Вы нашли ее в той антикварной комнате? Мы все там были; я полагаю, тогда-то он и обронил его. Ох уж мне эти полицейские, вы даже хуже китайских хунвэйбинов…
– Может быть, вы узнаете также его перчатку?
– Как я могу узнать ее? Все перчатки похожи друг на друга. Не пытайтесь остановить меня… вы должны снять с него все обвинения. Его репутация должна быть восстановлена. Вы должны сделать это. Я продам мои драгоценности и хорошо заплачу вам.
– Мадам…
– Договорились, да? Нет, нет, не спорьте. Бедный мальчик! Он пришел ко мне со слезами на глазах. «Я спасу вас, – уверила его я. – Я пойду к этому человеку… этому людоеду, этому чудовищу! Предоставь это Вере». Итак, все решено, я ухожу.
Ее уход был столь же бесцеремонным, как и появление, – она стремительно покинула комнату, оставив за собой неотразимый и подавляющий аромат некоей экзотической природы.
– Какая женщина! – воскликнул я. – И какие меха!
– О да, они настоящие. Может ли некая самозваная графиня иметь натуральные меха? Я просто шучу, Гастингс… Нет, по моим представлениям, она – настоящая русская. Ну-ну, значит, молодой господин Бернард побежал жаловаться ей.
– У нас есть его портсигар. И я не удивлюсь, если окажется, что перчатка также…