Двойная жизнь волшебницы
Шрифт:
– Как вы можете такое говорить? Мила любила вашего сына.
– Она его использовала.
– Она даже умерла от тоски! Не смогла жить без него!
– Это кто же вам рассказал такую байку?
– Анфиса!
– А-а-а… Еще одна аферистка! Яблочко от яблоньки недалеко падает. Что касается меня, то я страшно рада, что в свое время прекратила всякое общение с этой особой – Милой и заставила Петю поступить точно так же!
– Для чего поместили его в сумасшедший дом!
Кира выкрикнула это наугад, но сразу же поняла, что попала точно в цель. Галина Павловна страшно побледнела, но на сей раз в обморок падать не собиралась. Вместо этого
– Вон! Убирайтесь вон, вы обе!
– Мы уйдем! Но вы очень ошибаетесь насчет Анфисы. Да, Анфиса сильно оскорблена тем, как ваша семья поступила с ее отцом. Но Петя действительно был ее родным отцом. Вы можете думать что угодно об этом, но мертвые не лгут! Мила до самого конца твердила, что отец Анфисы – Петр. И ее мать также воспитала Анфису с осознанием того, что ее отца зовут Петр.
– Мне все равно, что эти женщины говорили ребенку! Они знали, что Петя – мальчик из богатой семьи. Его отец был профессором. И, конечно, эти хищницы до последнего момента надеялись, что им удастся откусить кусок пирога. Но у них ничего не вышло. А я спасла своего сына от этого безумия.
– Ага! Запихнув его в сумасшедший дом!
Галина Павловна снова побледнела.
– Вот уже второй раз вы употребляете это словосочетание, – произнесла она ледяным тоном. – Но вы ведь даже не знаете, как обстояли дела в действительности.
– Вы сами тому виной! Вы не хотите рассказать нам, как было дело. Но при этом упрекаете.
– Да, я вижу, что вы глубоко встряли в эту историю. Просто удивительно, до чего некоторые особы способны воздействовать на слабые умы!
Надо полагать, слабые умы – это у подруг. Ну, ладно, Галина Павловна, посмотрим, что за ум у вас самой. Пока что свою родную внучку вы и знать не желаете. А Анфиса приехала в Питер именно к своим бабушке с дедушкой. О том, что ее отец мертв, своим близким сообщила еще Мила. Интересно, а как узнала сама Мила, что ее муж умер? Ведь он в этот момент был отделен от нее и заключен в сумасшедший дом. Или же нет?
– И вы, конечно, так прониклись симпатией к этой Анфисе, что полностью встали на ее сторону? Поспешили обвинить меня, моего мужа и мальчиков в том, как мы все отнеслись к ее матери?
– Ну… да.
– А теперь вы еще и ищете преступника, напавшего на Анфису? Надо полагать, совершенно безвозмездно?
– Да, мы не будем брать денег с Анфисы за то, что делаем. Ведь мы это делаем бескорыстно.
– Боже мой! – заломила руки Галина Павловна. – Бескорыстно! Вот любимое слово моего бедного Пети. И любимое слово всех аферистов на свете! Они слетаются на него, как мотыльки на огонь! Такие бескорыстные дураки для них, словно патока для мух!
– Не вполне понимаем, о чем вы. И почему вы все время называете Анфису и ее мать – аферистками?
– Потому что они таковы и есть! Не была знакома с их матриархом… как ее там… Виллиной! Но я не сомневаюсь, что и она тоже была того же сорта!
– Но вы…
– Но я сейчас развею дурман! – гневно произнесла Галина Павловна. – Развею морок! Расскажу вам, как на самом деле все происходило в жизни моего бедного сына! Подайте мне воды и мои таблетки!
Она указала на тумбочку, на которой лежало дешевое обезболивающее. Но хотя средство и стоило дешево, действовало оно отменно. И устроившись поудобнее на продавленном диване, Галина Павловна наконец заговорила. Она говорила и говорила, возможно, впервые за долгое время. И многое в этой истории открылось для подруг вновь.
Петр
Невзирая на все свои странности, Петя был довольно привлекательным юношей. Он был миловиден, тих и в своей области весьма образован. Кроме того, он не пил, не курил, не скандалил и имел всего лишь одну странность, когда он творил, то вроде бы переставал существовать в этом мире. Родителей и старшего брата эта особенность Пети начинать писать свои картины среди ночи, среди дружеского застолья или даже во время сеанса совместного просмотра телепередачи раздражала.
Согласитесь, не всякий поймет, отчего один из сыновей хозяина застолья, внезапно покидает их с рассеянным выражением лица, больше не возвращается и даже не выходит, чтобы попрощаться. Важные гости, академики и нобелевские лауреаты, бывали смущены. А профессор гневался на младшего сына, в чем его активно поддерживали жена и старший сын.
Галина Павловна и Тимофей привыкли, чтобы все делалось по правилам. Приличия важней всего. Правила хорошего тона должны быть соблюдены при любом раскладе. А Петя плевал на светские условности. Он был творческой, а значит, увлекающейся натурой. Ему было трудно, подстраиваться под своих родных он не хотел, да и не мог.
– И Мила, надо отдать ей должное, нашла подход к моему сыну. Впрочем, она ведь была не из нашего круга, ей было невдомек, как нужно вести себя в приличном обществе.
Но Пете, который и сам не очень-то рвался вращаться в так называемом приличном обществе, очень нравилась легкая и отзывчивая Мила. Она не ругалась на Петю, позволяла рисовать, когда и как ему вздумается. А ничего больше Пете в этой жизни и не хотелось. Он хотел покоя, он хотел счастья, он хотел рисовать.
Наверное, мой сын был с ней в какой-то степени счастлив. Или ему так казалось. Мила была ловкой, она вертела моим сыном, как ей вздумается.
Сначала Галина Павловна была даже рада, что с Петей живет какая-то особа женского пола, которая присматривает за ним. Но когда Мила заявила о своей беременности, то Галина Павловна забила тревогу.
– Ребенок не от Пети! – решительно заявила она. – Я навела справки, эта Мила далеко не образец невинности. Она лимитчица, живет в нашем городе на птичьих правах. И, конечно, ее ребенок – это просто способ влезть в нашу семью.
Отец, мать и старший брат потребовали от Пети, чтобы он порвал с неподходящей невестой. Но впервые в жизни мягкий и уступчивый Петя заявил о том, что не пойдет на поводу у семьи.
– Теперь моя семья – это Мила и ребенок, который у нас будет. И учтите, я это решил твердо.
Вот тут близкие пришли в состояние, близкое к панике. Петя ничего не желал слушать. Они настаивали. Стали возникать скандалы.
– Психическое состояние моего сына, и прежде не слишком благополучное, стремительно катилось вниз. Он слабел разумом. В его действиях стало проскальзывать безумие. Я понимала, что мой сын нуждается в специальном лечении и, возможно, присмотре. Но до того ужасного дня не отдавала себе отчета, насколько сильно болезнь овладела моим мальчиком.