Двойник поневоле
Шрифт:
– Зайдем? – спросила Настя, кивнув в сторону распахнутых дверей храма. Она достала из сумки косынку, небрежно повязала голову, легонько и настойчиво потянула мужчину к дверям церкви. Так воспитанные дети неосознанно тянут родителей к прилавкам со сладостями.
Сергей пожал плечами и последовал за девушкой.
– Валерия Андреевна Ершова! – прочла медсестра в планшете.
Лера моргала сонными глазами.
– Полис вашего медицинского страхования заканчивается через три дня, – продолжала медсестра, – свяжитесь со страховой компанией, они пришлют представителя для переоформления полиса.
– Где я? – хрипло спросила девушка, озираясь по сторонам. Белая палата, две соседние
– После общего наркоза состояние дезориентации, это нормально, – кивнула медсестра. – К тому же у вас была кровопотеря. Скоро приедет следователь…
– Зачем следователь? – Лера приподнялась на локтях; боль впилась в нижнюю часть живота, словно разъяренная крыса.
Медсестра укоризненно на нее посмотрела.
– Вам нельзя вставать. Вы поступили в приемное отделение с ножевым ранением.
– Ножевое…
– Или какой-то другой режущий предмет, – уточнила медсестра. У нее были темные волосы, зачесанные на ровный пробор посередине, и сеть мелких прыщиков на лбу. – Задеты мягкие ткани, – она заглянула в планшет, – и частично поражена маточная труба, что привело к прерыванию беременности…
– Беременность?
Сидящая на соседней кровати полная женщина оживилась.
– Вот она, нынешняя молодежь! – негодующе воскликнула она. – Трахаются с кем попало, наркотики употребляют! А Боженька, он все видит! – Она коснулась серебряного крестика, висящего на веревочном шнурке.
Лера провела рукой по животу, задев шнур катетера, посмотрела на струящуюся из капельницы бесцветную жидкость и на свою согнутую в локте руку с красно-синими пятнами от инъекций.
– Пятая неделя беременности. – На лице медсестры помимо холодной отчужденности промелькнуло что-то вроде сочувствия.
– Я была… – Лера закашлялась, боль отдавалась в животе пульсирующими толчками. – Я была беременна?
Сестра поправила пластиковый фиксатор капельницы.
– Вас доставили из метро. Операция прошла успешно, а сейчас постарайтесь поспать. Лечащий врач придет после обеда.
Она строго посмотрела на полную женщину и вышла из палаты.
– Прости меня, Господи! – вздохнула женщина.
Через окно вливались будничные звуки большого города: рокот проезжающих автомобилей, шум ветра, голоса людей. Звуки кружились в хаотичной карусели, превращаясь в тягучую однообразную мелодию. Сознание путалось, перед сомкнутыми веками мелькала панорама удивительных мест, где она никогда не бывала прежде. Белокаменное строение, частично занесенное песком, поодаль стоят две высокие пальмы и кривое дерево, согбенное, как человек, изнемогающий под гнетом прожитых лет. Кривой сук дерева облюбовала большая черная птица. Выпуклый черный глаз зловеще сверкнул, из его сердцевины вылетело что-то быстрое, подвижное и клейкое. Оно облепило девушке рот и нос. Лера вцепилась пальцами в тугую массу, превратившуюся в человеческую руку. Рука вытянулась, как резиновая, из небытия выплыло ухмыляющееся лицо Серого. Вслед за ним зловещей чередой мелькали лики остальных Сущностей. Синий, Желтый, Коричневый, Красный, Белый… Все, кроме Черного. Глаз подмигнул бездонным оком, в зрачке тлел неистовый огонь ярости, и все прочие Сущности неслись подле нее. Из ниоткуда появилась женщина, обнаженная и прекрасная, приблизила свое лицо. Лера хотела взмолиться о пощаде, но ладонь Серого перекрыла ей дыхательные пути, а другую он поднес к своим улыбающимся губам и приложил к ним указательный палец, призывая к молчанию. Лера задыхалась. Сердце неслось бешеным галопом, с какой-то пугающей очевидностью она поняла, что сейчас умрет. Так же, как умер Альберт. И ничего нельзя изменить. Как сказала в реабилитационном центре женщина психолог, – все наркоманы бросают торчать, некоторым из них удается сделать это при жизни. Страшные облики Сущностей мчались все быстрее, женщина тянула свои губы к ее рту, пахнуло тухлым мясом, словно распахнули двери в зверинец. Лера решила, что все кончено и пора отказаться от борьбы, как некая сила ударила ее в грудь. Сжимающая лицо рука ослабила хватку, крупицы живительного воздуха просочились в легкие. Из бесконечного далека прилетел голос:
– Разряд!
Рука Серого неохотно отпускала добычу, его облик стал размытым и нечетким. Уйдя из полосы тьмы, он превращался в обычного худощавого мужчину средних лет.
– Есть пульс! – воскликнул голос. Чьи-то руки ввели ей в шейную вену катетер, провод жадно проник в магистральную артерию, ища вход в артериальный приток.
Дыхание стало сильным и глубоким, от потока кислорода, хлынувшего в легкие, закружилась голова. Из пустоты выплыло мужское лицо, с седой бородкой и седым венчиком волос на голове.
Лера моргала, в груди жгло. Она увидела испуганное лицо своей соседки по палате. Ее губы часто шевелились. Лера шмыгнула носом и расплакалась. Седой доктор удивленно на нее посмотрел.
– Теперь-то что плакать! Теперь радоваться надо! – сказал он.
Доктор ушел, молоденькая медсестра вышла следом, толкая перед собой тележку с дефибриллятором. Поскрипывало при движении колесико. Лера погружалась в пучину сна. Никаких видений больше не было. Балансируя на грани сладостного забытья, она услышала чье-то приглушенное бормотание. Это молилась вслух, сидя на своей койке, ее соседка по палате; толстая неопрятная женщина.
Встречи
– Ты слышишь меня?! Эй!
Губы оросила влага. Теплая, со вкусом железа и пахучей травы. Осторожные римляне в дальних походах избегали пить воду из неизвестных источников, добавляя во фляги корень базилика, считалось, что так можно сохранить ее полезные свойства. Подобное поведение было обусловлено типичным высокомерием римских легионеров, но имелись и вполне практические причины – эпидемия неизвестной болезни, пришедшая из Южного Ханаана. У людей набухали в шее и паху болезненные нарывы, плоть смердела, будто несчастный гнил заживо. Смерть наступала на третий-четвертый день болезни.
– Можешь говорить?
Он открыл глаза. Солнце заслоняла громоздкая фигура, в лицо ударил кислый запах дыхания.
– Да… – ответил человек на римском наречии, – я могу говорить!
– Ты римлянин? – удивился центурион. Он стоял на колене, по причине полуденной жары он снял с головы массивный шлем с алым оперением и держал его на полусогнутой руке.
– Нет… – Путник приподнялся, опершись на локти.
– Ты тот самый беглый гладиатор, которого мы ищем?! – Центурион грубо ткнул пальцем в поблекший шрам на плече бродяги. – Ты на такого не похож. Слишком худой и слабый. Откуда у тебя такие шрамы на груди и плечах?
Человек промолчал.
– Ты хорошо понимаешь мою речь? – Центурион перешел на греческий язык, хотя слова давались ему с трудом. Все эта проклятая жара и пустыня! Мысли становятся медленными и тягучими, как руда в плавильном котле. За свою жизнь он участвовал во множестве военных операций. Под началом легата Публия Квинтилия Вара, глупого и заносчивого полководца, попал в засаду в Тевтобургском лесу. Варвары германского вождя Арминия не ведали страха перед смертью, топор одного из них – рослого богатыря с такими же, как у бродяги, светлыми глазами и русой бородой, – был нацелен центурию в шею. Боги благоволили римлянину в тот день, – почти половина легионеров остались лежать на прохваченной предрассветным морозцем земле, а он отделался рваной раной на скуле и сломанной ключицей. Центурион мало смыслил в искусстве лекарей, но раны, полученные от железа, умел отличить от каких-либо других увечий. Смущало, что бродяга выглядел слишком изможденным для гладиатора.