Двойник
Шрифт:
«Я жду „Южный ветер“, — сказал моряк. — Комнаты всегда должны быть свободны для нее.» — «Для нее?» — переспросил Мортимер. «Да. Моя любовь приплыла ко мне на „Южном ветре“ и на „Южном ветре“ меня покинула…».
Что и говорить, странную историю рассказал Мортимер в такой компании, но она произвела впечатление,
«Романтично», — подумала миссис Бэрли, а вслух сказала:
— Спасибо. Если я правильно поняла, он имел в виду, что она умерла или сбежала от него?
Джон Бэрли реагировал иначе:
— Мы просили
— Разумеется, сэр, — с галантным полупоклоном сказал молодой человек. — Сердце моряка, знаете ли…
Между тем Нэнси бросало то в жар, то в холод. Она лучше, чем Мортимер, знала своего мужа, и что-то в его глазах, в его тоне, в его словах ей очень не понравилось. Гарри свалял большого дурака, рассказав эту сказку. Раздражение поднялось в ней так сильно, что граничило уже со злостью.
— Что ж, по крайней мере, это не какие-нибудь ужасы, — поспешила сказать она.
— И звучит вполне правдоподобно, — Джон беззвучно рассмеялся. — Один сумасшедший стоит другого.
Трудно было понять, что он имеет в виду.
— Если этот моряк действительно любил ее, а она его обманула, я могу даже понять…
— О, Джон, пожалуйста, не начинай своих проповедей. Это так скучно, — она перебила мужа, но этим только подчеркнула значение его последней фразы, которая в противном случае прошла бы незамеченной.
Он-таки ей дорог, что бы там ни было. Почему же сейчас выражение его лица виделось ей таким непостижимым? Мысли ее блуждали под согревающим действием вина, но где-то среди них тоже прятался страх.
— Могу понять, — настаивал Джон, — почему жизнь потеряла для него смысл, почему… — он запнулся. — Впрочем, я обещал не говорить об этом, — он добродушно рассмеялся, но тут же снова помрачнел и как будто даже против воли сказал:
— Вообще говоря, при таких обстоятельствах он мог бы продемонстрировать свое презрение к слабостям человеческой натуры и к бренности существования путем…
На этот раз его заставил остановиться сдавленный крик.
— Джон! Я просто ненавижу, когда ты так говоришь! Ты опять нарушаешь обещание, — теперь в ее голосе прозвучал неподдельный гнев. Ее потрясли не сами по себе его слова. Он произнес их ни на кого не глядя, вперив взгляд в темноту за окном. Именно от этого у нее дрожь пробежала по всему телу. Она вдруг поняла, что такое — бояться мужчины.
Бэрли ничего не сказал, а только посмотрел на часы, склонившись в сторону, ближе к лампе, от чего лицо его попало в полную тень.
— Два часа. Пойду-ка пройдусь по дому. Вдруг в одной из комнат валяется пьяный строитель или кто-нибудь еще. К тому же рассвет уже близится, — он казался оживленным, говорил беспечно, и Нэнси это показалось добрым знаком. Он сразу же вышел, и можно было слышать его тяжелые шаги по дощатому полу коридора, где еще не успели постелить ковер.
Не успел Джон скрыться за дверью, как Мортимер возмущенно спросил Нэнси:
— Он чем это он говорил? Видно сразу, что он тебя совершенно не любит. И никогда не любил. Зато я люблю безмерно. Тебе нечего с ним делать. Ты — моя, — и он покрыл ее лицом поцелуями. — С ним у тебя кончено.
Потом он понял весь зловещий смысл своих слов и прошептал:
— Нет, ты не поняла меня. Я вовсе не это имел виду.
Потом отстранил ее от себя.
— Ты думаешь, он нас видел на лужайке? — она не ответила, потому что шаги все еще не затихли.
— Теперь понял! — разволновался он внезапно. — Для него этот дом — благословенное место! Именно так. Хотя он его не любит.
По комнате простонал ветер, зашелестев бумагой, раздался какой-то стук, и миссис Бэрли невольно вздрогнула. Потом ей бросилась в глаза веревка, свисающая со стремянки обойщиков, и холодок пробежал по спине.
— Он сегодня какой-то странный, — сказала она, снова прижимаясь к Мортимеру. — Беспокойный и удрученный. И потом, эти его слова… что при известных обстоятельствах ему понятно, почему люди совершают это. Раньше он не сказал бы ничего подобного, — она пристально посмотрела ему в глаза. — Он это неспроста.
— Чепуха! Он томится от скуки, вот и все. Да и этот домина не может не действовать на нервы, — он нежно поцеловал ее. Потом, заметив, что она ответила на поцелуй, еще крепче прижал ее к себе и стал нашептывать на ухо что-то любовно-неразборчивое. Она расслышала только: «Нам нечего бояться». Шаги, между тем, стали приближаться. Она оттолкнула Мортимера.
— Веди себя прилично, Гарри! Слышишь? Я настаиваю! — Правда, она тут же снова кинулась в его объятия, но лишь затем, чтобы уже через секунду вырваться и отойти от него подальше. — Я тебя ненавижу, Гарри! — лицо ее действительно было искажено ненавистью. — И себя тоже. Почему ты со мной обращаешься, как…
Она замолчала, потому что звук шагов доносился уже почти из-за двери, быстро поправила прическу и встала у открытого окна.
— Кажется, теперь до меня доходит. Ты со мною всего-навсего играешь, — сказал Мортимер обиженно. — На самом деле ты любишь только его, — ревность в его голосе была скорее обидой капризного мальчишки.
Она даже не повернулась.
— Он всегда был честен, благороден и щедр со мной. Ни в чем не упрекал. Дай мне сигарету и не разыгрывай из себя киногероя. Разве ты не видишь, у меня нервы на пределе? — голос ее вибрировал, а когда он дал ей прикурить, заметно было, что и руки у нее дрожат. У него, правда, тоже.
Он все еще держал зажженную спичку, когда дверь распахнулась, и вошел Джон Бэрли. Он сразу подошел к лампе и прикрутил фитиль.
— Она коптит, разве вы не видели? — спросил он.