Двойное преступление на линии Мажино. Французский шпионский роман
Шрифт:
— Понятно. Он представляет Восточную Германию?
— Но я приберегла лакомый кусочек на закуску: отгадай, с какой просьбой обратился ко мне Кониатис?
— Терпеть не могу отгадывать, я же тебе говорил!
— Окрутить Борнштейна!
— Черт побери! Одного из американцев, вставляющего ему палки в колеса?
— Борнштейн — крупная шишка в Контрольной комиссии, надзирающей за торговлей с Югославией. От него все зависит. Тверд, как кремень. И красив.
— Кониатис воображает, что идиллия между тобой и Борнштейном может его задобрить?
— Все не так просто. Кониатис умоляет, чтобы я бросила в рюмку Борнштейну снотворное. Он проспит часов двенадцать, а тем временем можно будет порыться в его папке. Похоже, что при нем документы, способные его скомпрометировать.
— Это уже не покер,— сказал Коплан,— а типичный шантаж.
— Именно так я и сказала Кониатису. Знаешь что он ответил? «Убивший льва может съесть его, не убивший будет съеден сам». Передаю дословно. Вроде бы арабская поговорка.
— Ладно. Слушай внимательно. Ты сделала все, что требовала Служба. Задание выполнено. Поэтому, если сможешь, покинь поле боя, и пускай разбираются сами. Больше никаких записей, понятно? Дело Кониатиса раскрыто, остальное неважно.
— Слушаюсь! Но все-таки я должна оставаться с Кониатисом до тех пор, пока не будет улажен конфликт с Борнштейном, да?
— Да, но не слишком увлекайся.
— Кониатис не простит мне, если я сейчас помашу ему ручкой. Лучше его не злить, уж я-то знаю!
— Не сомневаюсь.
Моник зажгла свой «Кент». Выпустив колечко дыма, она произнесла насмешливо:
— Все это забавно. Ты поручаешь мне спать с Кониатисом, а он просит, чтобы я переспала с Борнштейном. Мой дар соблазнительницы стал пользоваться ураганным спросом!…
— Как любая надежная ценность,— невозмутимо отозвался Франсис.— Теперь,— продолжил он деловым тоном, отсылай все свои послания в закодированном виде сюда, на имя Карлоса Руиса. Прямых контактов надлежит избегать, как никогда. Уверен, что здесь полным-полно шпионов. Американцы не станут шутить, раз ожидается приезд их президента. Они берутся за дело за много недель.
— Даллас их здорово встряхнул
— Рассчитываю, что, покидая этот дом, ты проявишь осто.
[41] рожность.
41
Имеется в виду убийство президента США Дж. Кеннеди в г. Далласе в 1963 г.
— Обещаю. Но у меня еще есть время! В моем распоряжении еще больше часа… Я знаю, как бы я хотела провести этот час.
И она одарила его столь красноречивой улыбкой, что у него не нашлось сил разочаровывать ее. Последовавшие за этим манипуляции позволили Франсису заметить, что ее кожа весьма восприимчива к загару.
— Да,— подтвердила Моник, умиротворенная обильными ласками,— загар мне к лицу.— Она провела ладонью по своему стройному смуглому бедру и прошептала: — Никогда в жизни я не чувствовала себя так хорошо! Ты не находишь, что жизнь прекрасна? У тебя озабоченный вид…
И действительно, несмотря на сладостное забытье, в которое он позволил себе ненадолго погрузиться, на его лицо быстро вернулось встревоженное выражение.
— У меня нет ни малейшей причины чувствовать озабоченность,— проворчал он,— но, признаюсь, мне не терпится сбежать из Уругвая. В этой стране я не чувствую себя в безопасности.
Моник изумленно приподняла брови. Его слова озадачили ее.
— Тебя что-то беспокоит?
Коплан ответил ей не сразу. Он встал с кровати, молча оделся и аккуратно причесался, глядя в зеркало.
Его серьезность произвела на Моник должное впечатление. Она тоже потянулась за одеждой. Пока она приводила в порядок прическу, Коплан восхищенно разглядывал ее безупречную фигуру, обтянутую ажурным беленьким платьицем. Потом ему на память пришло предупреждение Карлоса Руиса.
— Дуешься? неожиданно спросила Моник.
— Дуться — не в моих привычках.
— Сердишься, что я поцеловала тебя прямо на улице? — Лучше было бы не говорить этого, но, согласись, таких вещей не следует допускать. Даже когда все идет без сучка без задоринки, никогда не надо упускать из виду, что наше ремесло не имеет ничего общего с опереттой.
— Ты не слишком драматизируешь?
Коплан был готов взорваться, но вовремя взял себя в руки. Закурив, он сказал доброжелательно:
— Слушай, я все тебе объясню. Я нахожусь здесь, чтобы наблюдать за твоими действиями, подсказывать, учить тебя нашим премудростям и при случае уберечь от неверных шагов…
Он прошелся по комнате и продолжил:
— Ты воображаешь, что все поездки Кониатиса, его встречи, переговоры с Борнштейном, прибытие Ганса Гермелинга, присутствие в Пунта-дель-Эсте всех этих людей, которых вы принимаете в своем бунгало «Флор-дель-Потреро»,— все это ускользает от внимания служб безопасности?
— Мы не делаем ничего дурного — почему же службы безопасности должны нами интересоваться?
— А потому, что это их работа. Кроме того, они систематически проверяют иностранных визитеров. Разумеется, они не афишируют себя. Они уважают вашу свободу, ваше инкогнито, но они всегда неподалеку.
— Что же из того?
— Не стану скрывать: наш друг Карлос Руис дал мне понять, что его беспокоит твоя беспечность.
— Вот оно что…
— Руис далеко не трус. Как и я, кстати… Но мы уже давно занимаемся такими делами… и никогда не забываем о страшном маховике, ни на секунду не прекращающем крутиться в тени.
— Маховике?
— Ты заставляешь меня думать, что тебе лучше было бы возвратиться в Учебный центр,— буркнул Коплан.— Полагаю, ты заполняла «карточку приезжающего», прежде чем покинуть борт самолета?
— Конечно.
— Кониатис показывал ваши паспорта полиции в аэропорту, а потом и в отеле?
— Как все.
— И дальнейшее вызывает у тебя сомнения? Охранка знала, что в уругвайском посольстве в Париже были выданы визы, и ждала вашего прибытия. В аэропорту вас нашли в списке, и ваша карточка была присоединена к остальным. Специалисты изучили вас — ваше общественное положение, профессиональную деятельность и прочее. Это и есть машина, крутящаяся в тени. Я уверен, что малейшие ваши шаги, даже движения по часам фиксируются в специальном досье: наем бунгало, машины, встречи с высокопоставленным лицом из американской администрации и с восточногерманским чиновником. Заметь, все это делается без всяких враждебных намерений. Обычная полицейская рутина, и только! У шпиков своя работа, как у любых служащих, как у роботов. Они получают за это зарплату. Но мы-то знаем, что к чему, и поэтому должны держать ухо востро. Моник задумалась, склонив голову.