Шрифт:
Вместо пролога. Пастухов
Они подъехали на двух разбитых, по самые стекла заляпанных проселочной глиной «Нивах» около шести вечера, когда затопинские хозяйки встречали у ворот своих мычащих буренок и над тихими заводями Чесни стелился мирный дым от русских печей, в которых предстояло томиться молоку от вечерней дойки. Мои работяги уже отключили станки и выметали из углов столярки скопившуюся за день стружку и древесную пыль, а сам я разбирал диски от циркулярки, откладывая в сторону те, что требовали разводки и новой заточки. Вечер был тихий, благостный, даже у двух заезжих рыбаков-студентов в потрепанных адидасовских костюмах,
Вот тогда они и подъехали.
Первыми их учуяли собаки, полугодовалые добродушные московские сторожевые, которых я на день запирал в просторном вольере из сетки-рабицы, и зашлись до хрипа от злобы.
А потом увидел и я.
Их было шестеро. При первом же взгляде на них у меня все словно опустилось внутри и не осталось ни следа от настроения этого хорошего весеннего дня, наполненного веселой спорой работой, запахом свежевыстроганной сосны и уверенным пением станков.
Ну что же это за жизнь, твою мать! Никакого спокойствия рабочему человеку!
Суки.
Двое остались у машин, а четверо остановились в настежь распахнутых воротах столярки. Одному было лет сорок, остальным лет по двадцать пять или чуть больше.
Назвать их качками было бы некоторой натяжкой, скорее они старались казаться качками и вообще очень крутыми братанами. И тут все было на месте: почти наголо выстриженные затылки, турецкий кожаный ширпотреб с подложенными для внушительности плечами, соответствующие позы. У двоих, что остановились в дверях, на цыплячьих шеях висели массивные золотые цепи, слишком массивные для золота даже самой низкой пробы; у третьего, единственного, пожалуй, настоящего качка, тоже цепь была той еще пробы, а из-под демонстративно расстегнутой до пупа ковбойки выглядывала рукоять засунутого за ремень джинсов китайского «тэтэшника» двеститринадцатой, самой дрянной модели. И лишь у старшего, коренастого, с короткими черными волосами и небольшим шрамом на низком лбу, куртка была фирменная да и цепочка на шее вполне могла быть действительно золотой.
Все же провинция — она и есть провинция. Вроде и Москва под боком, в каких-то ста километрах, а все равно сельпо. И если уж тут начинают следовать моде — тушите свет! Мини — так по самое это дело. Клеши (со школы помню эту моду) — обязательно с колокольчиками. А рокерские куртяги — так с таким количеством заклепок, что хоть сдавай в металлолом — и свои бабки получишь.
Такими были и мои гости. От них прямо разило затхлым бытом бараков сто первого километра и одновременно наглостью новых хозяев жизни, не вполне еще уверенных в своем всевластии и жаждущих любой ценой это всевластие утвердить. Потому и перла из них агрессивность злобных хорьков. Только старший был поспокойнее. Тертый был мужичишка. Две-три ходки за плечами как минимум. И последняя, судя по серо-землистому цвету лица, недавно. Какой-нибудь Коми лес, там не позагораешь.
Этим, видно, и подбор такой команды объяснялся. Свежачок, не успели заматереть.
Успеют. Если повезет. В чем у меня были небольшие сомнения.
…В общем, это был на первый взгляд нормальный наезд. Но только на первый взгляд.
Что-то меня все-таки насторожило. Чуть-чуть, самую малость. Даже не знаю что.
Так, легкое дуновение ветерка в мозгах.
Это был не первый наезд, далеко не первый. Я еще столярку не закончил оборудовать, как налетели, словно оводы на стадо, первые любители острых ощущений. Сначала из местных — выселковые. Ну, с ними я разобрался довольно мирно — во всяком случае, почти бескровными методами.
В конце концов, мне все это осточертело, я вызвал Боцмана, Артиста, Муху и как раз вернувшегося после стажировки Дока, мы объехали несколько адресов и провели душеспасительные беседы. Не знаю, спасли ли мы хоть одну душу, но костей переломали достаточно. И настолько эффективными — не для нас, конечно, а для наших собеседников — методами, что в итоге было достигнуто соглашение: моя зона влияния — по эту сторону Московского шоссе, их по другую — а вот с этим пусть милиция разбирается, подменять ее мы не намерены.
Некоторое время было тихо. И вот на тебе — все по новой. Выветрились из памяти наши беседы? Или пришли новые кадры, не признающие старых обязательств? Да что же я, нанялся, что ли, их воспитывать?
…Нельзя сказать, что я не ждал чего-нибудь в этом роде. Но не думал, что это случится так быстро. Трех месяцев не прошло, как после нудятины с регистрацией ИЧП и всех прочих бумажных дел я на полную катушку запустил столярку. С работой, правда, повезло сразу. Километрах в двадцати от нас, в месте впадения Чесни в Осетр, несколько новых русских отгрохали себе трехэтажные особняки, и один из них, банкир, дал мне заказ на всю столярку. А там только окон было под сотню.
Банкиру понравилось. И то, что за транспорт цена не накручивалась, — я сам возил готовые блоки на крытом двухосном прицепе, который мой работяга «ниссан-террано» таскал по любой распутице, как пушинку. И то, что работа была не стандартная, а по эскизам заказчика. А мне это ничего не стоило, любой станок переналаживался за полчаса. Банкир похвастался перед соседями, и ко мне сразу выстроилась очередь, так что пришлось нанимать подручных.
Это оказалось самым трудным делом. Сначала у меня работал дед Егор, старый плотник, единственный непьющий в деревне. Но вдвоем много не наработаешь, а упускать такие выгодные заказы было жалко — во мне уже, видно, проснулась мелкая акула капитализма.
Затопино — деревушка лесная, здесь исстари столярничали и плотничали, и руки у мужиков росли откуда надо. Только вот пили по-черному. А подпускать человека с бодуна к той же циркулярке — Боже сохрани! Пришлось идти путем, который я проторил еще два года назад, когда нужно было передать кому-то деревенское стадо, пасти которое я подписался после увольнения из армии. Тогда я отвез прежнего пастуха Никиту в Зарайск к наркологу, тот вкатил ему дозу какой-то современной химии — и на ближайшие пять лет проблема с пастухом была решена.
Первой моей жертвой стал мой одноклассник Мишка Чванов. Он уже совсем доходил, с работы поперли, жена и два пятилетних пацана, ровесники моей Настены, кормились лишь с огорода да от коровы. Но мое предложение «зашиться» Мишка отверг с присущей ему гордостью. Я хотел уж было уйти, но глянул на его жену и ребятишек, на голую избу, из которой Мишка отдал за бутылку все, начиная с телевизора и кончая льняной самотканой, еще прабабкиной, скатертью. Набил я этому герою морду, кинул в салон «террано» и отвез знакомым путем в Зарайск. После капельницы и лошадиной дозы снотворного Мишка дрых двое суток. На третьи получил тот самый укол в задницу и официальное разъяснение, что препарат раскодированию не поддается, и даже если пациент, то есть он, съест ящик лимонов (так когда-то от антабуса избавлялись), любая капля спиртного, пусть это хоть корвалол, отправит его в мир иной или превратит в паралитика.