Двойные неприятности
Шрифт:
Но Скотт как ни в чем не бывало спокойно сделал шаг в сторону, принял удобную стойку и обрушил град ударов в мое солнечное сплетение. Затем опустился на колено на цементную дорожку, словно сработал наконец мой удар левой. Я взглянул на него сверху вниз, но тут же его лицо оказалось вровень с моим, потому что я сложился пополам, твердя про себя: «Дыши, дыши, чертов дурень!» — моя диафрагма отказывалась двигаться, застряв под легкими.
Моя голова опустилась ему на плечо. Я больше не чувствовал ни дождя, ни снежной крупы, ни ветра. Скотт слабо поколачивал меня по ребрам и почкам. И тут я почувствовал запах — противный солоноватый запах прибоя — и снова задышал, а удары Скотта стали более сильными. Мы опять сцепились. Я пытался схватить его руки, Скотт — мои.
— Что за... чертовщину ты нес тут насчет Блю-Джей? — выдохнул я ему в ухо. — Думаешь, я приехал туда осматривать достопримечательности?
— Ты участвовал в похищении Фроста, — прошипел Скотт сквозь зубы, когда мы сцепились и повисли друг на друге.
— Это я-то занимался похищением Фроста?! — заорал я. — Ну ты и балда! Поэтому твои сообщники спустили меня с лестницы?
— Мои сообщники?!
Его ярость и мое негодование, а может, наоборот, или и то и другое, вместе взятое, заставило нас расцепить руки. Мы пожирали друг друга глазами, судорожно глотая воздух разбитыми ртами. Мои легкие пылали огнем. Скотт слегка замешкался, и я бросился на него. Но я вскинул руки, а он пригнулся.
И на мое многострадальное солнечное сплетение снова посыпались удары. Я тяжело осел наземь.
Но к тому времени и Скотт тоже оказался сидящим на заднице... беспомощно склонив голову.
«Встань и прикончи его, — мысленно говорил я себе. — Встань и покончи с ним». И я попытался встать. Опять-таки мысленно. Некоторое время мы оба просто сидели на цементе.
— Мягко? — ехидно спросил я.
Скотт исхитрился подняться на ноги, постоял, покачиваясь, несколько секунд, а потом бросился на меня. Я успел откатиться в сторону. Он упал ничком, а я навалился ему на спину и получил огромное удовольствие, ткнув его несколько раз физиономией в мокрый цемент.
Тут он вывернулся из-под меня и принялся размахивать руками, наподобие лопастей ветряной мельницы в шторм. Я ощутил спиной холодный цемент. Скотт решил использовать меня в качестве шанцевого инструмента для прокладывания дороги вперед. Я вцепился в лацканы его плаща и рванул на себя так, что плащ затрещал по швам. Я замолотил ногами. Скотт отстал от меня. Тогда мы оба поползли друг к другу на четвереньках, а потом стали подниматься на ноги. На этот раз гораздо медленнее. С каждым разом подниматься становилось все труднее и труднее.
Я вложил всю свою силу в удар правой руки. Удар был точным, но недостаточно сильным. Тяжесть руки, вобравшая в себя вес всего тела, оказалась не пропорциональной силе удара, снова отбросившего Скотта на землю.
«Вот так-то», — самодовольно подумал я, с трудом переводя дыхание. Я был абсолютно уверен, что на сей раз он уже не поднимется, что с ним покончено навсегда.
Однако Скотт мгновенно вскочил на ноги. Он пребывал в такой ярости, что, казалось, сейчас схватит мой «крайслер» и швырнет его в меня. Но вместо этого он использовал один из любимых своих приемов — левый хук в плечо с разворотом на сто восемьдесят градусов. И аккуратный удар мне в челюсть справа.
И я снова оказался на земле.
ШЕЛЛ СКОТТ
Когда Драм снова поднялся, я нанес ему удар правой, а потом и левой. Он слегка потряс головой, а потом врезал мне кулаком по носу. Из глаз у меня полились слезы, и я не разглядел нацеленного на меня кулака. На сей раз он пришелся мне по подбородку, свернув мою голову под углом в сорок градусов. Это было слишком, но я в конце концов понял, что больше ударов не последует. И их не последовало.
Когда зрение вернулось ко мне и снова стало ясным, как прежде, я увидел Драма сидящим на заднице, бессильно опустив руки на колени. Рот у него был открыт, и он прерывисто дышал. Я стоял на четвереньках и тоже глотал воздух ртом.
Тяжелые капли стекали у меня с губ и падали на цемент. В какой-то момент мне показалось, что истекает сама плоть губы, но это была всего лишь кровь. Я даже подумал с удовлетворением, что, видимо, во мне осталось еще вполне достаточно крови.
С неба снова посыпалась крупа, и ветер буквально валил меня с ног, особенно если учесть мое нынешнее состояние.
Когда мне удалось снова поднять голову, Драм тупо смотрел на меня. Я провел языком по зубам. Они пока были на месте. Видно, у меня чрезвычайно крепкие зубы.
— Драм, — сказал я, — ты — старый ублюдок. Ты — старый ублюдок, Драм.
— Угу, — сказал он. — А ты — сукин сын. У тебя вид умирающего, побитый сукин сын.
— Не питай таких надежд. Я выживу. Я так думаю.
— У тебя нет ни единого шанса.
— Не исключено, что у меня внутреннее кровотечение, но я вижу, что и у тебя тоже, только наружное. — Я помолчал. — Послушай, Драм.
— Ну?
— Не думаю, чтобы из этого что-то получилось.
Он согласно кивнул, слегка поморщился, но некоторое время не мог ничего сказать. Наконец произнес:
— Я же тебе говорил. Я тоже так думаю.
— Нет, мне это первому пришло в голову.
Он осклабился.
До нашей потасовки, подумал я, он казался довольно приятным на вид парнем. Хотя, конечно, не таким, как я.
Я ощупал рукой свое волевое лицо. Черт, да я сам на себя не похож! Теперь колокола у меня в голове звонили тише, почти тикали, как часы.
— Драм, старый ублюдок, — сказал я примирительным тоном, — нам придется выяснять отношения другим путем. Но послушай. Я все понял, когда Эрик Торгесен выпустил тебя из тюрьмы во Фронт-Ройале. После того как ты размозжил голову Таунсенду Хольту. Поэтому теперь, пока я не вышиб из тебя дух, скажи мне: почему ты убил Хольта? Зачем это тебе понадобилось?
Драм закрыл глаза, а затем медленно открыл их. Насколько они смогли открыться. И устало проговорил:
— Ты — балда. Я тебе вот уже целый час толкую. Это ты по уши в дерьме. Я никого не убивал. Просто я защищал интересы миссис Сэнд...
— Ну да! Это я защищал интересы миссис Сэнд. В понедельник утром она поручила мне заняться поисками ее отца. Вот ты и попался, Драм!
— И кроме того, веду расследование по поручению Хартселльской комиссии.
Конечно же он лжет, подумал я и снова почувствовал, как во мне нарастает праведный гнев. К сожалению, ничего, кроме гнева. Сидит тут и нагло врет! Пока он нес этот бред, я улегся поудобнее.