Двуликая луна
Шрифт:
— Что, правда, похожа на снежную королеву? — иронично спросила Катя и легко коснулась пальцами его носа, — у тебя тоже холодный.
— Просто на улице, наверное, уже минус сорок, — он коснулся кончиком носа ее покрасневшего носика, — немудрено замерзнуть… — не договорив, Сергей прижался губами к ее губам и тут же почувствовал, как она задрожала и, отпрянув, прижала руки к лицу.
— Дурак! — оттолкнула она его, и направилась к своему дому.
— Подожди! — он побежал за ней, — Извини, если я обидел тебя… ну, куда ты одна…
— А мы уже пришли, — резко обернувшись, она сжала губы и строго посмотрела на него. — Если я немного разоткровенничалась с тобой, это не дает тебе права… — она с трудом находила слова, — чтобы в первый день знакомства… целовать… меня… я не такая, как…
— Катя, постой, — он запнулся, — ты не поняла, я и не думал сравнивать тебя с кем-то. Я не знал, что ты… что ты так обидишься.
— Мне кажется, вы с ребятами пили не только шампанское, а что-то покрепче…
— Не надо так, — Сережа не знал, как удержать ее, по этому схватил ее за руку. — Ты… нравишься мне вот и все! — выпалил он, сам не ожидая от себя, что он будет на это способен, несколько месяцев обдумывая, как он ей это скажет, и что при этом будет происходить. Только не в такой обстановке он все это представлял, чтобы его признание выглядело, как оправдание за неудачный поцелуй.
На секунду Катя опешила, но не подала виду. Он выпустил ее руку, но Катя не убежала, как хотела прежде, она словно размышляла, как та принцесса из сказки «Двенадцать месяцев», где ставить запятую в предложении «Казнить, нельзя помиловать» или «Казнить нельзя, помиловать».
— Не будешь сердиться?
— Я подумаю, — плохо скрывая улыбку, ответила Катерина.
— Ну, скажи, что не сердишься.
— Ладно, не сержусь, — улыбнулась она. — Пока.
Сергей еще долго стоял у подъезда, пока, наконец, в темных глазницах дома на пятом этаже не загорелся огонек. Катя, выглянув, тут же задвинула занавеску, будто бы посмотрела в окно, надеясь, что он уже ушел. Направившись, домой он вдруг вспомнил, что Костя остался у Любы, наверное, он заснул, какие мы идиоты, завтра же к нему приезжает мать. Завтра утром, нужно будет обязательно позвонить Любаше. Сергей ускорил шаг, до общежития было недалеко, и он с облегчением вздохнул, зная, что неприятностей с комендантшей не будет. Она была понимающая женщина, особенно когда ей делали приятные маленькие подарки, пусть даже в виде коробки конфет и дорога на ночное гулянье была свободна. Сергей вспомнил, как поцеловал Катю. Дотронувшись до своих губ, он улыбнулся. Она так рассердилась, но ей понравилось, это она так сделал вид, что я попытался оскорбить ее.
Вдруг его кто-то дернул за плечо, Сергей резко развернулся и приготовился, но это оказался запыхавшийся Макс.
— Черт тебя побери, — выругался Сергей, — что ты здесь делаешь? Ты же у Любы хотел остаться.
— Да-да, хотел, только наши девочки, что-то напели Наташе, и она слишком нос начала задирать, стала из себя принцессу строить.
— Ладно, Макс, завтра поговорите, значит, был повод.
— Хм, я даже знаю какой, но она сама так не стала бы вести, это они ее накрутили. Представляешь, Костик и тот остался, спит себе на диване. Любонька его, видите ли, пожалела, а как я намекнул, про то, чтобы с Наташей остаться, стала из себя строить…
— Знаешь, Макс, ты, конечно, извини, но Люба сама может решать, кому оставаться в ее доме, а ты вроде бы как стал набиваться.
— Кто, я? — с негодованием ткнул себя в грудь Максим, — ладно, проехали.
Сергею не понравился тон Макса и всю остальную дорогу до общежития они шли молча. Тот почувствовал не одобрение своего друга и, казалось, что под его подошвами скоро начнет дымить снег, так яростно он шагал и пыхтел время от времени.
Марина Карловна долго не могла заснуть, и только когда в двери щелкнул замок, и она услышала шаги дочери, ей стало лучше. Тихо выглянув в прихожую, она посмотрела на Катю. Казалось, она была веселой, правда ее одежда была в снегу и волосы стали мокрые от растаявшего снега.
— Катя, — тихонько позвала Марина Карловна, — тебя, что в снегу валяли?
— А… мама? — Катя повесила полушубок на спинку стула, — подурачились, Бабенко уронил Лизу в сугроб, а потом и Сережка меня…
— Тот самый Сережа? — Марина Карловна, включила свет на кухне и налила себе остывшего кофе.
— Да.
— Он все так же тебе не нравится? — мать с улыбкой посмотрела на дочь. Катя чувствовала какую-то неловкость, при разговоре с мамой о своих чувствах и, пожав плечами, налила себе воды.
— Совсем спать не хочется.
— Весело было?
— Да все прошло хорошо, — Катя не стала говорить о том, что Наташа поссорилась с Максом и весь вечер пыталась его уколоть. Как Сергей пытался поцеловать ее. Зачем маме эти подробности, лучше сказать, что все хорошо. Катя вспомнила вкус его губ и где-то у нее внутри пронеслась теплая волна. Если бы она раньше целовалась с кем-нибудь, то не стала так резко реагировать на поцелуй Сергея. Сначала ее возмутила его наглость, но потом, она даже сама боялась себе признаться, что ей это понравилось. Катя хотела, чтобы они еще долго стояли, держались за руки, и он целовал ее, снова и снова. Она коснулась своих губ и ощутила, что они горят, словно еще не остывшие от первого поцелуя. Мария Карловна изучающее посмотрела на дочь, и что-то в душе ей подсказывало, что, Катя, не все ей сказала. Но как мудрая мать, она не стала доставать дочь с расспросами и сказала, что уже пора идти спать. Катя долго не могла заснуть, вспоминая весь этот вечер. Она не знала как себя вести с парнем, если он тебе нравиться, и сходит по тебе с ума. Яркий свет луны освещал комнату Кати. Снег уже давно перестал падать большими белыми хлопьями, и теперь над городом раскинулось темно синее звездное небо.
На утро, Катя быстро собралась и, наскоро позавтракав чаем и бутербродом, направилась к Любаше. Марина Карловна сказала, чтобы та не задерживалась, потому что ей нужно было к врачу. Бросив пока и чмокнув мать в щеку, Катя выскочила за дверь и поскакала по ступеням, словно молодая газель. Мама посмотрела в окно, провожая дочь взглядом. Какая же ты у меня красивая, и как похожа… на отца. Она отошла от окна и сев за стол, налила себе кофе. Марина Карловна помнила, как влюбилась с первого взгляда, и он навсегда остался в ее сердце, ни кто не смог заставить забыть память об этом мужчине. Она видела по отрешенному взгляду Кати, по ее веселому напеванию, что ее дочь испытывает. Где-то внутри у нее все сжалось и что-то несогласное начало бубнить и ворчать о том, что надо узнать еще, что это за мальчик. Я не должна допустить, что бы с Катей произошло тоже, что и со мной, но это ее жизнь и она вправе сама решать, как прожить ее, она серьезная, не такая наивная, как я была тогда и не допустит ничего плохого. Нет, если дело зайдет далеко, то я не успею что-либо сделать, а что ты можешь сделать, Катя такая скрытная, она никогда не любила делиться и это твоя вина. Марина Карловна могла бы еще долго спорить сама с собой, она понимала, что ее ложь об отце, которая была видна в ее глазах, шита белыми нитками и отдаляет дочь от нее. Катя часто спрашивала о нем в детстве, когда особенно нуждалась в нем. Сколько раз, Дмитрий просил в письмах приехать, он очень хотел увидеть дочь, но, когда Марина получила от него письмо спустя пять лет, то сразу ответила, и ее ответ был полон обиды, гнева и крика. Марина сообщала, что сказала дочери, что у нее нет отца, что он умер и чтобы он никогда больше не напоминал ей о себе. Больше он не присылал писем, однако каждый месяц отправлял крупные переводы на имя Марины Карловны. Он не хотел, чтобы его дочь, в чем-либо нуждалась. Когда Арбенин читал ее письмо, то испытывал угнетающее чувство вины, он бы все отдал, чтобы снова оказаться рядом с той девушкой, у которой были глаза василькового цвета и длинные белоснежные волосы. Она ему помнилась в простом ситцевом платье, которое сшила сама. Летом Марина не надевала обуви, и в мае уже купалась в холодной реке. Если бы он мог все ей объяснить, если бы только мог, но не все тогда зависело от него, даже сейчас Дмитрий не мог рассказать девушке правду, из-за которой ему пришлось покинуть ее, даже сейчас у него не было права ни на оправдание, ни на ее прощение.
Прочитав письмо, Дмитрий чувствовал, что сам не желая того, совершил непоправимую ошибку. Там, у себя в Москве, он потерял жену и сына, теперь у него не осталось ни кого, кроме Марины, но она отказала ему даже в маленькой радости получать от него письма. Сначала он порывался поехать, разыскать ее, но его предупредили, чтобы он не занимался самодеятельностью, что все это может привести к непредсказуемым последствиям.
Прошло восемнадцать лет, и Арбенин до сих пор вспоминал ту девушку Марину, из своей молодости. Что-то зацепило его в ней навсегда, как ни старался он забыть ее, а когда, потеряв сына, и узнав о том, что у него есть дочь, Дмитрий потерял и покой. Теперь его смыслом в жизни было найти их. После категоричного отказа Марины, он решил сам найти информацию о них, по своим личным каналам. О том, что его дочь зовут Катя, он узнал только спустя десять лет, когда ему, наконец, удалось получить ее фотографию. Арбенина радовало, что Катя так похожа на него, но каждый раз глядя на нее, он понимал, что они бесконечно не досягаемы друг для друга. Надежда была на то, что когда он отойдет от дел, то сможет все объяснить и Марине и своей дочери.