Двуликий любовник
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь? — сказал он незнакомцу, и голос его дрогнул. — Давай уходи отсюда. Оставь меня в покое.
Кивнув головой замершим вокруг него теням, незнакомец заплетающимся языком пробормотал проклятия, бросил на Фанеку взгляд откуда-то из глубины своего тяжелого похмелья или, быть может, безысходного одиночества, повернулся к нему спиной и, сгорбившись, поплелся восвояси, растворяясь во мраке.
17
Фанека вошел в бар. Народу было немного: четверо стариков за картами и молодая парочка в углу. Попивая за стойкой виски, его ожидала Норма Валенти. Рядом с ней нетерпеливо расхаживал Валльс-Верду с накинутым на плечи пиджаком и рюмкой коньяка в руке. Почти не повышая голоса, они о чем-то спорили, и в этом споре явно чувствовалась напряженность. Валльс-Верду пришел сюда не по своей воле и теперь чуть слышно чертыхался. Норма, которая показалась Фанеке немного захмелевшей, была в темных очках, голову она повязала зеленой косынкой. Она представила их друг другу.
— Фанека — Валльс-Верду.
— Очень приятно, — проворчал Валльс-Верду по-каталонски, подчеркивая тем самым свое недовольство.
— Привет.
Руки никто из них не протянул. Валльс-Верду сосредоточенно рассматривал донышко своей рюмки, раздраженно прохаживаясь вдоль стойки. Норма открыла сумочку и улыбнулась:
— Я пришла, чтобы вернуть эту исповедь.
Она достала из сумки три тетрадки и протянула их Фанеке.
— Вам понравилось? — спросил он.
— Романтичный мальчик-акробат, уплывшая золотая рыбка... Очень милые истории, — ответила Норма, — хотя вряд ли это происходило на самом деле.
— Это чистая правда, сеньора. Просто вы никогда ему не верили. Вы никогда не знали своего мужа.
— Пожалуй, вы правы, — сказала Норма.
— Да она сама себя не знает, — проворчал Валльс-Верду по-каталонски, враждебно поглядывая на Фанеку. — Послушайте только, что эта дама сказала мне сегодня: идем, говорит, я познакомлю тебя с одним чарнего, это, мол, сплошная умора. Да уж, умора, нечего сказать. — Он фальшиво рассмеялся. — Это вы-то? Слегка преувеличено, знаете ли...
Норма перебила его ледяным тоном:
— Замолчи сию же секунду.
Валльс-Верду внезапно сник, и на его физиономии отразились смирение домашнего животного, стыд и такая собачья покорность, что захотелось дать ему печенье или кусочек сахару. Фанека не обратил на этот спектакль никакого внимания и заговорил, обращаясь к Норме:
— Марес всегда был бедным мечтателем, сеньора. — Он задумчиво покачал головой. — И с этим ничего не поделаешь.
— Не стоит его особенно жалеть, — вмешался Валльс-Верду, не глядя на Фанеку. — Он очень даже неплохо жил на содержании у этой дурочки. — Расплатившись с барменом, он добавил, обращаясь к Норме по-каталонски: — Пойдем-ка отсюда. Меня тошнит от этого вонючего чарнего. Давай шевелись!
Норма резко повернулась на табурете, взглянула на него с вызовом и прошипела сквозь зубы:
— Не смей мной командовать. Я остаюсь.
— Шлюха!
— А ты — болван.
— Знаешь что, прелесть моя? Можешь катиться ко всем чертям.
— Иди ты в задницу.
Валльс-Верду был вне себя. Привычный апломб слетел с него окончательно. Бледный от волнения, он сгреб со стойки сдачу, повернулся к ним спиной и вышел из бара.
— Ну и ну! Мне очень жаль, сеньора, — произнес Фанека.
— А мне нисколько, — ответила Норма. — Славный вечерок устроил мне этот сеньор!
Он осушил содержимое стакана одним глотком и задумался, пытаясь сообразить, что же произошло у Нормы с этим жалким каталошкой скорее всего, они вместе поужинали, о чем-то поспорили, выпили где-нибудь в центре или у друзей, а когда все закончилось и они оказались на улице, ей все еще хотелось развлечений, и тогда ей в голову пришла мысль: «Что, если навестить того чарнего с зеленым глазом?.» А этот тип, видно, что-то учуял, захотел повернуть по-своему и получил по заслугам.
— Знаете, я так и не нашла этот альбом Фу-Манчу. Его нигде нет, — сказала Норма. Она мягко улыбнулась и добавила другим тоном: — Забудем об этой сцене, это пустяк. Вся моя жизнь состоит из таких моментов... А пришла я просто затем, чтобы вы меня угостили рюмочкой, как обещали, — сказала она, беря пустой стакан. — А обещания надо выполнять.
— Сказано — сделано.
Все происходило именно так, как задумали Марес с Фанекой, но события развивались гораздо быстрее и целиком по ее инициативе. Не долго думая, она взяла Фанеку под руку, а когда он сказал, что Марес поджидает ее на улице, прячась в каком-нибудь подъезде, не выдержала и расхохоталась.
— Так вы думаете, он выследил меня, когда я сюда шла? — спросила Норма.
— Я уверен, сеньора.
— Но это невозможно, ведь я на машине. По-вашему, это действительно был он?
— Клянусь вам, — ответил Марес.
— Пусть даже и так, в чем я сильно сомневаюсь, мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь поругал нам этот вечер... Как идет вам эта повязка на глазу!
— Ему, бедняге, наверное, очень тяжело, — задумчиво проговорил он.
Норма встряхнула лед в стакане и сделала глоток, не отрывая глаз от Фанеки.
— Мы ничем не можем ему помочь, — сказала она спокойно, и в ее глубоком голосе послышались чувственные проникновенные нотки. — В конце концов, не наша вина в том, что с ним происходит, правда?
Фанека неподвижно смотрел на ее губы.
— Точно. Наверное, он думает, что мы хотим наставить ему рога.
— Кто его знает. — Норма широко улыбнулась и вдруг перешла на каталонский: — А вы что думаете на этот счет?
— Я весь к вашим услугам, сеньора, — ответил он по-испански.
— Все это очень забавно. У вас в пансионе есть что-нибудь выпить?
— Я припас бутылочку «Тио-Пепе».
— Чего же мы ждем?
Выйдя из бара на мостовую, она на миг замерла, любуясь сказочной картиной, в которую превратился в этот час перекресток улиц, сбегающих в разные стороны по склону в мертвенном свете фонаря.
— Так вот каков он, ваш квартал, — мечтательно произнесла она. — Мне нравится.
В ее голосе он уловил давно забытую интонацию послушной девочки, едва уловимую тоску по предместью и приключениям, и тогда он наклонился к ней, словно желая защитить от темноты и призраков, мягко и нежно обнял ее за талию и повлек за собой в пансион. Норма медлила; она подняла руку, обняла его за шею, касаясь повязки на затылке, и порывисто повернулась к нему лицом. Фанека потянулся к ней, его губы встретили ее рот, ее горячий подвижный язык, и он закрыл глаза. Ее неповторимый запах опьянил и смутил его, он почувствовал, что его словно издалека будоражат новые чувства, неизведанные переживания. Несколько секунд, которые показались ему вечностью, он не понимал, где он и кто он такой: его поцелуй был ничьим, словно все происходило где-то в неведомом краю, на полпути между желанием Мареса и смятением Фанеки. В конце концов желание одержало верх, и во время этого долгого поцелуя на мостовой Марес как никогда рисковал выдать себя; в этот момент, вероятно в последний раз, в его голове пронеслось смутное сознание того, кто он такой и что с ним происходит на самом деле — переодетый влюбленный безумец, персонаж дикого, сумасшедшего фарса, задуманного им, чтобы овладеть этой женщиной. Поцелуй был долгим, маска потускнела, и сквозь нее на мгновение выглянул нищий уличный музыкант, который чувствовал себя жалким и беззащитным и думал только о том, не выдаст ли его поцелуй. Как мог обжигающий язык Нормы, который сейчас неторопливо изучал его губы, извивался и терся о небо, скользил по зубам и деснам, как мог этот демонический язык не узнать рот, с которым он соприкасался так часто, и не развенчать подставного Фанеку?