Двуллер-3. Ацетоновые детки

Тепляков Сергей Александрович

– Леха, с тебя дембельский аккорд! Напиши две новости и можешь уматывать! – распорядился Бесчетнов.

Петрушкин хмыкнул.

– Да легко! – сказал он. – Я тебе и три напишу!

Глава 2

Было около двух часов дня, когда Петрушкин вырвался из редакции. Как обычно, дела заедали – к двум новостям прибавилась какая-то текучка, кто-то то и дело звонил по телефону и набивался встретиться, требуя провести журналистское расследование и суля историю, которая взорвет мир (правда, при расспросе такие истории оказывались чаще всего или о ямах на дороге или о какой-нибудь нелегальной свалке).

Выйдя

из дома печати, Петрушкин уселся в машину. Это была темно-синяя «японка», большая, семейная, имевшая неплохой вид. Знатоки, правда, с первого взгляда определили бы, что машине уже немало лет, а по газовому баллону под днищем поняли бы, что машина переделана на газ, а это уже – последний этап автомобильной судьбы. Но Петрушкину машина нравилась: в ней помещалась со всем скарбом вся его семья, и даже еще оставалось место – над этим они с женой неопределенно пошучивали.

Алексею Петрушкину было тридцать пять лет. У него было вытянутое книзу лицо без особой красоты, с внимательными глазами. Смотрел Петрушкин обычно вприщур, словно примеривался, прицеливался, это был уже почти рефлекс, отчасти исходивший из петрушкинского спортивного прошлого – Алексей много занимался всяким спортом, особенно карате, к которому его приохотил отец, занимавшийся этим видом единоборств еще с тех пор, когда за карате сажали в тюрьму. Худощавость Петрушкина была обманчива и немало разных хулиганов попались на эту обманку. Под одеждой Петрушкин был мускулист. В бою он реагировал мгновенно, бил тяжело, чтобы один раз. От Петрушкина исходила особая уверенность – при первом знакомстве она настораживала мужчин и завораживала женщин.

Петрушкин ехал в цветочный магазин – сегодня было 1 августа, день, когда уже не так уж мало лет назад он познакомился со своей будущей женой. Петрушкин с улыбкой вспомнил, как он шел по проспекту, как его взгляд остановился на девушке, проходящей мимо с лицом совершенно счастливого человека. Петрушкин по инерции прошел дальше, потом спохватился, и, поспешно сделав по другой дорожке круг, снова пошел этой девушке навстречу, с некоторой досадой подумав, что – вот черт!

– Оделся в джинсы и какую-то дурацкую майку!

– Отчего человек может быть так счастлив? – спросил он ее.

Она остановилась и посмотрела на него снизу вверх своими огромными карими глазами.

– Я поступила! – восторженно ответила она. – Я поступила!

Оказалось, в этот день ее зачислили на первый курс местного иняза. Петрушкина удивило, что она поступила на не очень-то модный французский – он тоже учил французский и в школе, и потом в университете. Это был какой-то знак. Да в общем-то все было знак – и то, что он встретил ее, и то что сделал круг, и то, что она совершенно не обратила внимания на его майку, остановилась и заговорила с ним, будто с одноклассником.

Ей было семнадцать лет. Ее звали Алина. Родители Петрушкина встретились много лет назад и жили без скандалов – он был воспитан, что вот такой и бывает семья. Судьба пускала в него свои костяные стрелы, но они отскакивали от брони, которой защитила Петрушкина жизнь, прожитая в родительской любви. Петрушкин в общем-то считал, что иначе не бывает, истории про несчастливые семьи слушал с удивлением. «Зачем люди живут вместе без любви?» – думал он, зная, что сам на такое не способен.

То лето они провели вместе, а потом Петрушкин уехал в Москву – он учился на журфаке МГУ Может, какие-то журналистские дали и расстилались перед ним, но Петрушкин знал, что журавль уже у него в руке, и по окончании университета, удивив многих, приехал в родной город и поступил на работу в «Правду края».

Бесчетнов,

узнав, что этот парень – выпускник главного журфака страны, спросил его однажды, чего же не остался в столице. «Жена доучивается здесь, и пусть заканчивает со своими… – ответил тогда Петрушкин. – А мое дело работать, семью кормить. А захотим – уехать еще не поздно».

К тому времени у них с Алиной уже был Данил, которому нынче было семь лет и который сейчас закончил первый класс. Второму сыну Петрушкиных было три с половиной. Хоть и детсадовец, а уже ходил с отцом и старшим братом в спортзал, имел свое маленькое кимоно и делал те движения, на какие хватало его детских силенок. Дома братья бились друг с другом на пластмассовых мечах, недавно подаренных отцом. Бились азартно, но без злобы – Петрушкин и сам был воспитан так, что других надо защищать, и детям это, сам не понимая и не замечая, как передал.

Петрушкин, особенно с тех пор, как родился младший, Аким, все думал – что же такое воспитание, что это – воспитывать? Вспоминая, он понимал, что отец с матерью не говорили ему речей, и специальных разговоров на тему, что такое хорошо, а что такое плохо, не было или почти не было. «А поди ж ты – вроде нормальный получился из меня человек…» – чуть насмешливо думал Петрушкин сам о себе. Отец когда-то давно, при самом начале петрушкинского интереса к журналистике, сказал ему, что главное назначение журналиста в России – заступаться за людей. Эта мысль захватила Петрушкина, в этом было что-то и от трех богатырей, и от героев-панфиловцев. Отец прожил жизнь так, что его знал весь край и даже в самых дальних селах то и дело кто-то здоровался с ним. Уже много лет отец был в крае собкором главного информационного агентства страны – а это был немалый чин. В советские времена к этому чину прилагалась машина, квартира с кабинетом и много чего еще, но уже давно льготы сошли на нет, остались одни обязанности.

Отец не сожалел об этом, и это тоже был урок.

Петрушкин по долгим размышлениям понял, что главное воспитание – жить правильно. Родительская жизнь – главный урок и главное домашнее задание. Поняв это, он старался, чтобы дети в доме ничего, кроме любви, не видели. Намеченное путешествие было частью правильной жизни: дети должны знать, что есть мир и за пределами квартиры, должны с малых лет приучиться к простору настоящей жизни.

Глава 3

Еще услышав звук ключа в замке, пацаны бросились встречать отца и, едва открыв дверь, он был уже облеплен ими.

– Папа! Папа! – восторженно кричали они, будто не видели его как минимум месяц, повисли у него на ногах и он, улыбаясь, так пошел с ними, хохочущими, вперед, навстречу жене. Они поцеловались. Он отдал ей цветы.

– Это тебе от всего нашего мужского коллектива! Спасибо, что ты есть! – торжественно, но с улыбкой, сказал Петрушкин. – Ура, пацаны!

– Ура! – завопили сыновья, не очень при этом понимавшие, что за праздник у родителей, но радуясь любому поводу покричать «ура!».

Алина смотрела на Петрушкина повлажневшими глазами.

– Надо же… не забыл… – сказала она, хоть и понимала, что он не мог такое забыть.

– Вот еще… – ответил он.

– Смотри, Нина нам смс прислала… – показала Алина ему свой телефон: – «Поздравляю со знакомством! Спасибо, что вы есть!». Это ты у нее текст переписал?

Нина была ее подруга еще с институтских времен.

– Нет, это она у меня… – отшутился Петрушкин. – Ишь, и она помнит…

– Ну, а почему бы нет? – ответила жена. – Все же лучшая подруга. Она про нас все знает.