Двум смертям не бывать
Шрифт:
На что же рассчитывает эта сумасшедшая, решившая выйти в одиночку на войну с братвой? Понятное дело, после убийства Пепла она сейчас «шифруется», залегла на дно, ушла в подполье. Неужели она серьезно надеется, что отправит всю верхушку охранного агентства поодиночке на тот свет, а потом заживет в свое удовольствие, имея кругленький капиталец в швейцарском банке и не имея врагов! Не выйдет у нее это! Не выйдет! Потому что она не знает, что имеет дело не с Лучниковым и с его шестерками, а с ней, с Жанной! А ведь это совсем не то, что стрелять в подъезде. Это сложнее, чем контрольный выстрел в голову!
Надо
Еще менее можно было ожидать, что она выкрадет ребенка из детдома, а потом начнет в открытую палить из оружия!
Сложность ситуации в том, вздохнула Жанна, что эта особа кажется совершенно неуязвимой! У нее нет дома, неизвестно, где она живет, неизвестно, откуда является, а после убийства — куда исчезает. Есть только один важный рычаг влияния на эту озверевшую сучку, которая, кажется, способна на все — от отравления до обыкновенного убийства в подъезде. Это ее сын. Дети — вот архимедов рычаг, который всегда действует безотказно! Эту прописную истину Жанна усвоила на собственной шкуре.
Дело за малым, осталось только отыскать этот пропавший из детдома рычаг. Не может же мать, которая планирует и осуществляет убийства, держать ребенка рядом с собой! Во-первых, это слишком опасно, а во-вторых, привлечет к ней ненужное внимание. Как бы она ни была ослеплена любовью, она не может не понимать, что братва будет искать в первую очередь именно женщину с ребенком.
В той истории с исчезновением мальчишки есть три варианта: ребенка выкрали и спрятали; второй вариант — он сам сбежал; третий вариант… Как там у классика, а может, мальчика-то и не было?
Был ли мальчик-то — это и нужно первым делом выяснить.
Павлик Морозов сидел на полу в длинном переходе возле вокзала и тонким голосом пел тягучую жалобную песню, заглядывая в глаза прохожим страдальческим взором. Вместо аккуратного зимнего пальто и спортивной шапочки, купленных Поливановой, на нем было грязное вонючее тряпье, возбуждавшее у пассажиров метро опасения подхватить какую-нибудь заразу. На полу перед ним лежала старая кроличья ушанка, в которой внимательный зритель мог бы разглядеть несколько мелких купюр и горстку серебристой мелочи.
— Подайте, люди добрые, на хле-ебушек! — закончив песню, печально завыл мальчик и даже смахнул рукавом слезу.
Прилично одетая женщина остановилась возле него и, вздохнув, бросила в шапку железный рубль. Мальчик презрительно скривился и укоризненно произнес:
— Тетя, а ты знаешь, сколько сейчас хлеб стоит?
Женщина покраснела и умчалась дальше по черной трубе туннеля…
Занятый добычей хлеба насущного, мальчик не заметил, что стал объектом пристального внимания дюжего парня с борцовским разворотом плеч и хрящеватыми ушами. Парень то и дело пристально всматривался в фотографию, которую держал в руке, а затем переводил взгляд на попрошайку, сличая снимок с оригиналом.
Убедившись,
— А ну, пошли со мной!
— Дяденька, ты чё! — плаксиво заныл мальчуган. — А же не сам по себе, я на Цыгана работаю! Иди спроси у Цыгана, он тебе скажет! Я ему честно половину отдаю.
Уговоры не подействовали, парень с хрящеватыми ушами стремительно потащил свою жертву по переходу. Тогда мальчик перешел к откровенным угрозам:
— Эй, отпусти меня! Слышишь, пусти! Это не твоя территория, это территория Дюни. Дюня знаешь что тебе за меня сделает!.. Пусти!.. Цыган ему скажет, Дюнины пацаны тебе ребра переломают! Пусти! — Мальчик ухитрился извернуться в воздухе и укусить своего похитителя за руку.
Тот ойкнул от боли, но жертву свою не выпустил. Выбравшись на поверхность, он швырнул пацана на заднее сиденье автомобиля и уселся рядом.
— Кусается, зараза, — беззлобно произнес он и бросил водителю: — Поехали, опознаем этого субчика!
Детдом встретил Павлика Морозова знакомым запахом подгоревшей капусты и чириканьем детских голосов.
«Ладно, — обреченно подумал мальчик. — Так и быть… Подхарчусь здесь чуток, а потом опять сбегу. Может, опять удастся у Веры чем-нибудь поживиться…»
— Павлуша! — Навстречу мальчику бросилась полная женщина в трикотажном, плотно обтягивающем тело платье. — Нашелся! Что ж ты, голубчик мой…
Вера Яковлевна, казалось, была искренне рада возвращению своего питомца.
— А похудел-то как! — запричитала она. — А чумазый какой! Где же ты был?
— Где-где… — глубоко вздохнул Павлик. — Милостыньку собирал.
— Ох! — Вера Яковлевна одной рукой схватилась за сердце, другой крепко прижимая к себе драгоценную пропажу.
Жуя жвачку, парень с хрящеватыми ушами безучастно созерцал чувствительную сцену обретения блудного воспитанника.
— Где же вы его нашли? — заискивающе обратилась директриса к хрящеватому парню.
— На Казанском, — ответил тот и сплюнул на пол. — Ну ладно, поехали!
И он властно опустил свою жилистую руку на плечо мальчика.
— Как поехали? — заволновалась Вера Яковлевна. — Куда?
— Куда надо… — Собеседник не собирался вступать в прения.
— Не пущу! — Директриса решительно выступила вперед. — Это воспитанник нашего дома! Вы обязаны вернуть его… Милиция!.. Органы опеки!.. — Она потянула Павлика на себя.
Но хрящеватый не отпускал мальчика.
— Молчи, тетка, — мрачно прохрипел он. — Опознала, а теперь вали. А не то…
Что будет в противном случае, он не удосужился сообщить, выходя с Павликом на улицу. Вера Яковлевна рванулась было за ними, но заметила во дворе машину, в которой виднелись еще два бритых затылка.
Хрящеватый с мальчиком сели в машину и уехали. Вера Яковлевна остановившимся взглядом смотрела, как за поворотом постепенно исчезает ее мечта. Мечта, которой, видимо, не суждено было воплотиться в жизнь. Эта мечта включала в себя и обеспеченную старость, и дорогие лекарства, и любезных врачей, и поездки в сочинский санаторий в разгар сезона. А теперь эти люди отняли у нее ключ, который должен был отпереть ей двери в счастливую жизнь!