Дядя Бернак
Шрифт:
Трудно было ответить на этот вопрос, и я решил промолчать. – В ваши годы вы еще не могли приобрести достаточно жизненного опыта, – сказал император, – позднее вы поймете, что я говорю о том времени, которое вспомнили и вы, когда тупоумные парижане возмущались неравным браком вдовы знаменитого генерала Богарне с никому неизвестным Бонапартом. Да, это был чудный сон! Город Милан находился от Мантуи на расстоянии одного дня пути, и между ними расположены 9 кабачков, и в каждом из них я писал по письму моей жене. Девять писем в один день, – но только одно из них не было сладкой фантазией, а показывало вещи в их настоящем свете. Я представлял
– Евгения де Шуазель – племянница герцога де Шуазеля? – спросил он. – Да, Ваше Величество!
– Вы с нею помолвлены?
– Да, Ваше Величество!
Он нетерпеливо встряхнул головой.
– Если вы желаете подвизаться при моем дворе, m-r де Лаваль, – сказал он, – вы должны и в отношении брака положиться на меня. Я должен следить за браками эмигрантов, как и за всем остальным!
– Но Евгения вполне разделяет мои взгляды!
– Та, та, та! В ее годы еще не имею определенных мнений. В ее жилах течет кровь эмигрантов, и она даст себя знать. Нет, уже позвольте мне позаботиться о вашем браке, monsieur де Лаваль! Я желаю видеть вс в Пон-де-Брик, чтобы представить вас императрице. Что там такое, Констан? – Какая-то дама желает видеть Ваше Величество! Попросить ее явиться попозже?
– Дама! – вскричал Наполеон, улыбаясь. Мы не часто видим здесь женские лица. Кто она? Что ей нужно?
– Ее имя Сибилль Бернак, Ваше Величество!
– Как? – пеоесполсил удивленный император. – Она, вероятно, дочь старого Кармла Бернака из Гросбуа. Кстати, m-r де Лаваль, он приходится вам дядей со стороны матери?
Я вспыхнул от стыда и видел, что император понял мои ощущения. – Да, да! У него оне очень симпатичное ремесло, но уверяю вас, что он один из наиболее полезных мне людей. Кстати, он завладел теми имениями, которые должны были принадлежать вам?
– Да, Ваше Величество!
Император подозрительно взглянул на меня.
– Надеюсь, что вы вступили ко мне на службу, не рассчитывая на возвращение этих имений вам?
– Не, Ваше Величество! Мое стремление – пробить себе дорогу без посторонней помощи!
– Гордые замыслы, – сказал император, – создать себе свой путь, не желая следовать пути предков. Я не могу восстановить ваших прав, m-r де Лаваль, потому что в нестоящее время все дела приняли новый оборот, и, если бы я занялся восстановлением нарушенных прав владений, то подобные дела тянулись бы без конца и поколебали бы доверие народа к правителю. Я уже не могу более преследовать людей, завладевших землей, не принадлежавшей мне. За долговременную службу, как например, службу вашего дяди, я даровал им эти земли. Но чего может хотеть от меня эта девушка? Попроси ее взойти, Констан!
Через минуту моя кузина вошла в комнату. Ее лицо было следно и грустно, но глаза Сибилль светились сознанием собственного достоинства, и держалась она, как принцесса.
– Что вам угодно, mademoiselle?
Сибилль оглянулась по сторонам, и когда на мгновенье наши глаза встретились, я видел, что мое присутствие придало ей мужества. Она смело взглянула на императора.
– Я пришла просить милости, Ваше Величество!
– Вы всегда можете рассчитывать на меня за услуги вашего отца, madmoiselle! Что вам угодно?
– Я пришла просит не во имя заслуг моего отца; я прошу за себя. Я умоляю вас пощадить Люсьена Лесажа, обвиненного в заговоре против императорской власти и арестованного третьего дня. Ваше Величество! Он скорее поэт, ученый, мечтатель, склонный жить вдали от света, но не заговорщик; он был лишь орудием в руках дурных людей.
– Хорош мечтатель! – с гневом воскликнул Наполеон, – да эти мечтатели самые опасные люди!
Он посмотрел в записную книгу.
– Мне кажется, я мало ошибусь, если скажу, что он имеет счастье быть вашим возлюбленным?
Сибилль вспыхнула и опустила глаза под острым, насмешливым взглядом имератора.
– Я имею здесь все показания. Немного хорошего заслужил он. Я могу только одно сказать: из всего слышанного о нем заключаю, что он недостоин вашей любви!
– Я умоляю пощадить его!
– Это невозможно, mfdemoiselle! Против меня составлялись заговоры с двух сторон, – приверженцами Бурбонов и якобинцами. Я слишком долго терпел от них, и мое терпение лишь ободрило этих господ. Я долго не трогал Кадудаля и герцога Ангиенского. Надо дать такой же урок и якобинцам! Я удивлялся и до сих пор удивляюсь страсти к этому низкому трусу, охватившей мою кузину, хотя давно уже установлено, что для любви не существует законов.
Услышав этот решительный отве императора, Сибилль уже не могла долее владеть собою; ее лицо стало белее прежнего, и она залилась горькими слезами, одна за другою катившимися по ее исхудалым зекам, словно капли росы на лепестках лилии.
– Ради Бога, ради любви вашей матери, не губите его! – вскричала она, падая на колени к ногам императора. – Я поручусь, что он откажется от политики и не будет вредить империи!
Наполеон резким движением отшатнулся он нее, и, повернувшись на каблуках, стал зодить взад и вперед по комнате.
– Я не могу сделать этого! Я никогда не изменяю своих решений1 В государственных делах нельзя решать дела в зависимости от чего-либо и, особенно, женского вмешательства. Якобинцы, кроме того, крайне опасны, и им необходим пример достойного наказания, в противном случпе завтра же создастся новый заговор на мою жизнь!
На неподвижном лице, в тоне его голоса можно было видеть, что дальнейшие просьбы бесполезны, тем не менее моя кузина с упорством женщины, защищавшей своего возлюбленного, продолжала:
– Но он совершенно безвреден и безопасен, Ваше Величество! – Его смерть послужит уроком другим!
– Позадите Лесажа, и я отвечаю за него!
– Это невозможно!
Констан и я подняли ее с полу.
– Вы правы, m-r де Лаваль, – сказал император, бесполезно продолжать разговор, который ник чему не приведет. Проводите вашу кузину отсюда! Но Сибилль снова обратилась к нему, и, мне казалось, надежа еще не покинула ее.
– Ваше Величество! – почти крикнула она, – вы сказали, что необходим пример. Но вы забыли о Туссаке!