Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола
Шрифт:
Ничего не понимающий Комарик сидел на земле, пока его не подняли. Уразумев, что ему предоставляется возможность пробить пенальти, он ждал призыва болельщиков «Ко-ма-рик! Ко-ма-рик!», но трибуны молчали настороженно и выжидательно.
И Комарик почувствовал, что БОИТСЯ бить, не только боится, а просто не может. И объяснялось это опять-таки просто. Дело в том, что, как только судья показал на одиннадцатиметровую отметку, вратарь заулыбался во весь рот, Егор Весёлых засмеялся, мальчишка за воротами запрыгал, и Комарик понял, что гола ему не забить. Комарик стал
— Нет желающих? — довольно насмешливо спросил судья. — Может быть, вообще нет желающих продолжать игру?
И тогда леспромхозовские болельщики, встав во весь рост, все громогласным, угрожающим хором потребовали:
— Ко-ма-рик! Ко-ма-рик! Бей! Бей! Бей!
Сжавшись от этих криков, втянув голову в плечи, продолжая ещё усиленнее морщиться, ещё демонстративнее растирать будто бы ушибленное колено, Комарик судорожно думал о том: а что же произойдёт, если он не забьёт и второй одиннадцатиметровый?!
— Ко-ма-рик, бей! Ко-ма-рик, бей!
Да, отступать в такой ситуации было нельзя, и бедный Комарик, злой, растерянный, дрожащий, еле-еле добрёл до мяча в наступившей тишине.
Он подержал мяч в руках, шепнул ему что-то, нежно погладил, опустил его на землю осторожненько, словно он был из тончайшего стекла, и сразу, вдруг, неожиданно ударил…
И трибуны радостно, возмущённо, восторженно, разочарованно ахнули.
Мяч влетАл в верхний правый угол ворот, да — не влетЕл! В самый наипоследнейший момент дядя Коля как бы сам себя катапультировал и отбил мяч на угловой. Правда, во время броска дяде Коле пришлось больно-пребольно удариться головой о штангу и тяжело рухнуть на землю.
Шурик едва подбежал к нему, как он поднялся и сказал:
— Терпимо. Голова только гудит очень.
И трибуны очень гудели.
Леспромхозовские футболисты, низко опустив головы, не двигались, будто матч уже окончился. Игроки «Строителя» весело спрашивали их:
— Будем играть или нет?
Комарик побежал с поля, но тут раздался судейский свисток, извещающий об окончании первого тайма.
К проходу, по которому футболисты направлялись в раздевалки, кинулись болельщики — увидеть невиданного вратаря. А он шёл спокойно, сосредоточившись на каких-то мыслях, не глядя по сторонам, и только изредка прикасался рукой к голове, на которой быстро образовывалась шишка.
В раздевалке «Строителя» сразу же началось ликование, но его сразу же пресёк Егор Весёлых:
— Чему радуетесь? Никаких причин ни у кого из нас, кроме вратаря, нет для этого. Отдыхайте. Не думайте, что игра уже сделана. Впереди целый тайм. Сорок пять минут.
— Но ведь Комарик-то больше ни на что не способен, — со смехом сказал Стёпа. — Я бы на его месте больше на поле и не показался бы.
— Комарик ни в чём не виноват, — с уважением произнес дядя Коля. — Если бы мы так умели бить, то уже несколько штук было бы.
— Вот именно, — согласился Егор Весёлых, — давайте-ка обсудим, как строить
Ну, а в раздевалке «Лесника» все игроки дружно, возбужденно и несправедливо бранили и без того несчастного Комарика. Тренер, сколько ни пытался, не мог остановить футболистов.
Передать же, что творилось на трибунах во время перерыва, я и не берусь, уважаемые читатели, ибо для этого потребовалось бы страниц семнадцать. Говорили буквально все, иные даже кричали, многие, извините, вопили истошным голосом, и разобраться в мнениях никому бы не удалось. Здесь Комарика бранили меньше, чем в команде, потому что почти все поняли и признали непробиваемость нового вратаря.
А где же был и что же делал во время первого тайма организатор этого матча Жорж Свинкин? Он скромно сидел на трибуне рядом с бабушкой Анфисой Поликарповной и страдал. Временами его охватывало острое, почти неодолимое желание расплакаться от обиды и бессилия. Ведь он воочию увидел невиданного вратаря. Ведь если бы он, бескомандный тренер, мог заполучить в свою команду «Питатель» такого выдающегося голкипера, будущее её было бы блистательным, а его тактический принцип «лучшее нападение — оборона» был бы признан всем мировым футболом.
Но что,
что,
что,
что же сделать, чтобы этот, предположим не негодяй, Попов Николай принял предложение?
— Что? Что? — скрипло прохрипел Жорж Свинкин.
— Что — что? — спросила бабушка Анфиса Поликарповна, которая сначала отказывалась присесть рядом с ним, а сейчас была довольна этим — есть хоть с кем поговорить. — Николай, конечно, замечательный вратарь, но ведь Комарик, простите, не соперник. Так сказать, соперничек.
— Против этого… Попова Николая любой игрок выглядит футболистиком, а любой удар превращается в ударчик. Но сегодня он обязательно пропустит гол.
— Не смешите меня! — Бабушка Анфиса Поликарповна рассмеялась. — Вы сегодня уже оскандалились с курицей, не торопитесь оскандалиться ещё раз.
— Комарик забьёт Попову гол.
Тут трибуны притихли: появились команды. «Строитель» выбежал на поле бодро, весело и самоуверенно. Футболисты «Лесника» шли медленно-медленно, низко опустив головы, а последним плёлся Комарик.
И не выдержал бескомандный, выдававший себя за московского, тренер Жорж Свинкин, вскочил и громко, убеждённо, радостно и скрипло прохрипел:
— Комарик, го-о-о-о-ол!
Леспромхозовские болельщики моментально воспрянули духом и мощным хором потребовали:
— Ко-ма-рик! Гол! Ко-ма-рик! Гол!
С места с достоинством поднялась бабушка Анфиса Поликарповна, громко и уверенно заявила:
— Комарику никогда и ни за что не забить гола Николаю Попову!
Что тут началось!!!
Началось тут что!!!
Болельщики не расслышали даже судейского свистка, возвестившего о начале второго тайма. Они поприутихли лишь тогда, когда неожиданно взбодрившийся «Лесник» пошёл в стремительную атаку. Немного ожил и Комарик. Он, правда, не рвался, как обычно, вперёд, но, получив мяч, моментально и точно отправлял его партнерам.