Дядя Ник и варьете
Шрифт:
Я засмеялся.
— Не его же вы подозреваете?
— Я подозреваю всех. У меня столько подозреваемых, что задохнуться можно. Я подозрителен по роду занятий и от природы. Но я читал протоколы Фарнесса и умею видеть алиби, когда оно бесспорное. И все же я спрашиваю: почему он не желает говорить?
— Я задавал себе тот же вопрос, инспектор, и мне кажется, знаю ответ.
— Тогда выкладывайте, мистер Хернкасл.
В то время Крабб был одним из немногих, кто звал меня мистером Хернкаслом, и от этого я сам себе показался старше, солиднее и преисполнился чувством ответственности.
— Дядя Ник очень умен, — проговорил я медленно. —
— Да, я видел его номер. Глаз у меня острый, но и мне пришлось поломать голову. А жена так и поверила, что перед ней индийский маг. Но она хотела в это верить. Извините, что прервал, я вас слушаю.
— Так вот, тайна этого убийства оказалась посложнее его секретов и это — настоящая жизнь. Если бы он мог раскрыть тайну убийства, он бы разговорился, но он не может: сам великий Ник Оллантон зашел в тупик и потому держит язык за зубами.
— Совсем неплохо, мистер Хернкасл, — сказал Крабб. — Может, вы и правы, а может — и нет. Прошу прощения… — Он остановился и положил руку на плечо какому-то человеку, который не спеша прогуливался в сопровождении жены и двух ребятишек. — Кого я вижу, это ты, Паук Иванс?
— О! Привет, инспектор.
Человек махнул жене рукой, чтобы она шла дальше. В глазах его мелькнул страх.
— Уж не на дело ли ты сюда приехал, Паук, а? — осведомился Крабб с каким-то зловещим добродушием.
— Нет. Я просто отдыхаю.
— Не все, Паук. Я только вчера вечером приехал, а уже засек шесть-семь ловких ребят; я их носом чую, даже не глядя. Так что берегись, Паук, играй себе в песочек. — И когда мы прошли дальше, он сказал: — У меня отличная память на лица, и, как я уже сказал, я подозрителен от природы. Там в «Паласе», среди вас, есть кое-кто пострашней Паука Иванса и его дружков. Но сейчас меня интересуете вы, а не они. Сегодня в программе будет выступать человек, который способен задушить еще одну девушку. Страшное это дело. Дальше не пойдем, ладно? А то время уходит, а вам, наверно, хочется выпить кружку пива перед обедом.
И больше он ни о чем не говорил, пока по дороге нам не попался тихий кабачок, где мы уселись в пустом углу со своим пивом.
— Что ж, вечером приду на ваше представление, — на оба, — и еще не раз придется прийти. И за сцену загляну, ведь вы же все время там, верно? Даже Фарнесс и его начальник не верят, что это кто-то со стороны проскользнул в театр и задушил девушку. Это был один из вас.
— Только не я, так что не тратьте зря время, инспектор.
Он вытер усы и поверх кружки многозначительно посмотрел на меня.
— Знаю, что не вы, мистер Хернкасл. Готов даже поручиться, если б у вас и не было непробиваемого алиби. И все же я не боюсь потратить ваше время, не говоря уж о моем. Вы и ваш дядя — члены этой гастрольной труппы. И сами вы — вне подозрений. Поэтому с вами я могу говорить. Но мистер Оллантон говорить не желает. Заявляет, что это мое дело, а не его. Молчит как рыба, — без сомнения, по указанным вами причинам, то есть чувствует себя несостоятельным. Значит, остаетесь только вы, мистер Хернкасл. Вот почему я пристал к вам сегодня, вот почему мы пьем это слишком теплое на мой вкус пиво. Вы хотите, чтобы убийство было раскрыто?
— Да, но…
— Постойте, дайте мне кончить. Вы вместе со всеми бываете за сценой, и, коль скоро мне надо проявлять осторожность, а я человек осторожный, то вы —
— Только одно, инспектор. Конечно, я помогу вам, если смогу. Но должен предупредить: я плохо знаю остальных членов труппы. Мы хоть и гастролируем уже несколько месяцев, по я встречаюсь лишь с немногими.
Глаза у него были маленькие, серые, но взгляд острый.
— Это не совсем обычно. Вы что, сторонитесь людей, мистер Хернкасл?
— Нет, пожалуй. В той поездке… с другими людьми… я кое с кем, ну… вроде бы даже подружился, — промямлил я.
— А на этот раз — нет? Что ж, видно, есть причины. Может быть, тут люди иного толка. Может быть, они вам не по душе, а?
— Ну…
— Именно это я и хочу знать, — быстро проговорил он. И глянул через зал на часы, висевшие над стойкой. — Вам пора, а то либо обед простынет, либо придется отобедать в другом месте. Я, может быть, загляну к вам между представлениями.
Пришел домой я как раз вовремя, чтобы занять место за большим обеденным столом между мистером Принглем, астрологом, и Пегги, старшей и менее хорошенькой из двух девушек из эстрадного оркестра. У нее были довольно красивые глаза, но лицо длинное, скуластое и рот слишком велик. Пегги сказала мне, что работает пианисткой, а другая девушка, Мэйзи Доу, — пухленькая брюнетка, в стиле Филлис Робинсон, только попроще, вся в ямочках и кудряшках, — выступает на амплуа субреток. Она сидела напротив, рядом с дядей Ником, который не затруднял себя беседой и вообще имел очень кислый вид, может быть, потому, что терпеть не мог этих трапез в меблированных комнатах. Мэйзи улыбнулась мне широкой профессиональной улыбкой, я ответил тем же, а дядя Ник перехватил наш обмен приветствиями и метнул в меня сумрачный взгляд. Там были и другие, но если я и знал их имена, то совершенно не помню и, полагаю, что это были какие-то курортники.
Как я вскоре выяснил, Пегги Кэнфорд была умна, но чересчур цинична. Она не любила ни Блэкпула, ни свою работу.
— Не забудьте, ведь целых два длинных выступления ежедневно. Ваши два номера в вечер — это просто богадельня. А я отсиживаю за роялем почти полных пять часов. К концу дня просто звереешь и готова сбежать куда угодно; половину времени я барабаню изо всех сил, и в слишком быстром темпе, из-за этого у нас вечные скандалы. Но какое это имеет значение, ведь дети все равно поднимают страшный шум. А как ваше убийство? Тесси сказала, что сегодня утром приходил инспектор из Скотленд-Ярда. Она сказала, что усы у него как у моржа. Не вздумайте ухаживать за Тесси. Она только и мечтает подцепить кого-нибудь и смыться отсюда. До вас вашу комнату занимал один баритон с Северной Аллеи, так она у него дневала и ночевала. Гляньте-ка на Мэйзи: бедняжка не смеет есть пудинг. А я ем все: как набарабанишься на этом проклятом рояле, так все время мучает голод. До приезда сюда я играла в женском трио — вот было горе: две других были заняты только друг другом и на мужчин моложе пятидесяти пяти и смотреть не желали, я думала, что с ума сойду, наяривая нудные индийские любовные песни. Тем двум они нравились: каждая из них чувствовала себя пылью под колесницей другой. Заходите как-нибудь вечерком, выпьем. Нас двое, так что вам ничего не угрожает. А вот если постучится Тесси да спросит, не желаете ли чего-нибудь заказать на завтрак, тогда глядите в оба. Ну, я побежала. А то мои детишки заждались.