Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном
Шрифт:
Повесть о капитане Бартоне напоминает традиционные сюжеты о привидениях, где дух жертвы является преступнику как орудие возмездия. Впрочем, сам герой отнюдь не склонен верить в потусторонние силы: услышав за собой на пустынной улице странные шаги, он думает, что ему это померещилось, а получив анонимное послание, сначала полагает, что кто-то решил его разыграть. Однако преследование таинственного и неуловимого незнакомца достаточно быстро приводит капитана к гибели. Основной художественный эффект в этой повести Ле Фаню пытается извлечь из контраста между обыденностью жизненных обстоятельств героя и необъяснимыми происшествиями, в загадочную природу которых ни он сам, ни окружающие долго не хотят верить. Повествование от лица героя-рассказчика, священника Томаса Герберта, немного знавшего капитана и по крупицам собиравшего его историю, создает эффект достоверности и одновременно — отстранения и недосказанности, ведь внутренний мир капитана остается для читателя закрытым.
С точки зрения морали и художественной логики случившееся с капитаном Бартоном понятно и объяснимо: как раз когда он, выйдя в отставку, собирается выгодно жениться, напоминает о себе его прошлое прегрешение — развращение бедной девушки и преследование ее отца. Литература, как и религия, учит нас, что возмездие неизбежно, а научная картина мира никакого воздаяния за грехи не признает, и Ле Фаню балансирует между двумя полюсами, задаваясь вопросом: «Верю ли я, что сегодня, в нашей обыденной жизни, возможно вмешательство каких-то неведомых науке сил?»
В третьем рассказе литературная традиция явно берет верх над научным интересом — это типичная назидательная притча о воздаянии за грехи, где привидения выступают в роли исполнителей приговора. Действие «Судьи Харботтла» не случайно удалено от современности, отнесено в предшествующее столетие, век «пудреных париков», известный и своим материализмом, и своей коррумпированностью [24] . Герой рассказа, неправедный судья Харботтл, уверен в собственной безнаказанности и настолько закоснел в грехах, что давно уже не способен испытывать раскаяние. Он получает последнее предупреждение от старого джентльмена, открывающего ему намерение неких «заговорщиков» совершить суд над нечестивцем, но в Высший суд злодей не верит, а земной — держит в своих руках и вновь осуждает невинного. Далее Ле Фаню мастерски изображает фантасмагорическое сновидение Харботтла, в котором тот видит суд и расправу над собою: писателю удается воспроизвести логику сновидения, вырастающего из реальности и одновременно ужасающим образом искажающего ее. Это не просто сон, это посланное Харботтлу потусторонними силами видение, подобное видениям средневековым, в которых прозревалась истина. Сон сбывается: точно в назначенный день приговор приводится в исполнение призраками — палачом и его подручным, которых видят слуги. Хуже того, в доме казненного даже спустя многие годы вновь и вновь воспроизводится призрачная сцена возмездия, которую наблюдает один из новых жильцов. Под конец читатель вряд ли вспомнит вступительные замечания доктора Гесселиуса, которые явно не разъясняют происходящего.
24
Этой коррумпированностью особенно отличалось правительство Роберта Уолпола, премьер-министра с 1721 по 1742 г. Его продажность обличали, среди прочих, Свифт и Филдинг. Кроме того, в произведениях сатириков XVIII в. нередко фигурируют именно продажные судьи (вспомним хотя бы пьесу Филдинга «Политик из кофейни, или Судья в ловушке»).
В рассказе «Комната в гостинице „Летящий дракон“» некое светило психиатрии располагает странным лекарством, способным совершенно парализовать всякие проявления жизни в человеке, оставив при этом работающим его сознание. С традицией готического повествования эту повесть связывает постепенно сгущающаяся атмосфера неясной угрозы, скрытой опасности, наличие комнаты с потайным ходом, из которой непонятным для непосвященных образом исчезают постояльцы гостиницы. В остальном этот увлекательный сюжет о ловко задуманном мошенничестве укладывается в рамки приключенческого жанра. События разворачиваются на фоне красочной картины общественных нравов посленаполеоновской Франции. Ле Фаню во всем блеске демонстрирует свое повествовательное мастерство, ведя рассказ от имени молодого и увлекающегося героя, наивно исполняющего любые просьбы таинственной красавицы, в то время как читатель уже догадывается о механике обмана и с волнением следит, как герой сам подготавливает собственное безвозвратное исчезновение.
В знаменитой «Кармилле», замыкающей сборник, Ле Фаню первый и единственный раз в своем творчестве обращается к теме вампиризма. Писатель как бы возвращается к традициям ранней готической прозы: уединенный замок где-то в отдаленной, малоизвестной австрийской провинции Штирия, юная, неопытная девушка, подвергающаяся смертельной опасности, странная незнакомка, так легко нашедшая себе доступ в замок, загадочные смерти по соседству… Как и в предыдущем произведении, рассказ ведется от лица жертвы, которая менее других догадывается о грозящей ей опасности, и точно так же доктор Гесселиус не высказывает никаких категоричных суждений по поводу событий, лишь удостоверяет честность и добросовестность рассказчицы.
Но если предыдущий рассказ не нуждался в специальном объяснении таинственных происшествий, то в «Кармилле» происходят события, далеко выходящие за пределы постижимого. Однако психические теории доктора здесь явно бессильны. Ле Фаню и не пытается давать научное объяснение происходящему, напротив, он обращается к фольклору и использует почерпнутые из народных суеверий сведения о природе, о поведении вампиров и о средствах борьбы с ними. Необычно здесь, как отмечают критики, лишь то, что вампир — это молодая и привлекательная женщина, делающая своими жертвами юных девушек и явно испытывающая к ним эротические чувства. Предвосхищающая сенсационного «Дракулу» (1897) Брэма Стокера, «Кармилла» фигурирует во всех западных антологиях, посвященных вампирам, и поэтому является одним из наиболее известных произведений Ле Фаню.
Новеллы Шеридана Ле Фаню о таинственном и сверхъестественном по своим художественным особенностям отличаются от его готических романов и во многом превосходят их. Джек Салливан, исследователь английского рассказа о привидениях («ghost story»), утверждает, что именно Ле Фаню можно по праву считать родоначальником нового типа повествования, использующего готическую поэтику и в то же время оспаривающего ее [25] . Речь идет о переходе от романтической эстетики к эстетике реалистической: если классики готики стремились к сенсационности, нагнетанию ужасов и созданию атмосферы надвигающейся катастрофы, то в повествовании нового типа рисуются обыденные ситуации, в которых нечтопоявляется как бы исподволь, причем четко фиксируется естественное к нему недоверие. Сопровождаемое массой бытовых подробностей, это таинственное нечтовходит в жизнь героя и постепенно заполняет ее целиком. Подобную художественную стратегию Дж. Салливан впервые усматривает в рассказе Ле Фаню «Художник Схалкен» (1839), опубликованном анонимно и, к сожалению, никем не замеченном; характернейшим воплощением этой стратегии литературовед считает «Зеленый чай», называя новеллу «архетипической».
25
См.: Sullivan J.Elegant Nightmares: The English Ghost Story from Le Fanu to Blackwood. Athens (Ohio), 1978.
Малая проза Ле Фаню стоит у истоков традиции, которую можно было бы парадоксально назвать «реалистической готикой». На рубеже XIX—XX веков она приобрела большую популярность. Рассказы о привидениях и других необъяснимых явлениях писали не только мастера «ghost story» Алджернон Блэквуд и М. Р. Джеймс, не только неоромантики Стивенсон, Киплинг, Конрад, но и такие классики реализма, как Генри Джеймс и Томас Гарди. Традицию Ле Фаню продолжил Уильям Батлер Йейтс, создавший на материале ирландского фольклора немало рассказов о привидениях. Английские критики связывают новую волну интереса к ужасному и необъяснимому и с реакцией на «бескрылый» реализм Диккенса и Теккерея, и с распространением позитивистских теорий, пытавшихся объяснить «потустороннее» особенностями функционирования человеческой психики, и, главное, — со смутным ощущением нестабильности, сотрясением основ, приближением нового кризиса европейской культуры, который позже проявит себя в катастрофе Первой мировой войны [26] . Возможно, одним из очевидных симптомов назревавшего кризиса и одновременно важнейшей причиной популярности «ghost story» было особенно широкое распространение в то время материализма. Ведь, как справедливо заметил один из классиков жанра Г. Ф. Лавкрафт в своем эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» (1927), самые пугающие рассказы о привидениях пишут материалисты, ведь то, что для верующих просто «обыденное явление», для них — «абсолютное и потрясающее нарушение естественного порядка вещей» [27] .
26
См.: Hynes S.The Edwardian Turn of Mind. Princeton, 1971.
27
Lovecraft H. Ph.Supernatural Horror in Literature. N. Y., 1973. P. 83.
Эстетика пугающего и ужасного, постоянно обновляя репертуар тем и образов, все шире распространяется в XXI веке в разных формах и жанрах, от триллера до «черной комедии». И покуда массовое сознание цивилизованного мира балансирует между материализмом, верой и суеверием, готические сюжеты будут по-прежнему обречены на успех.
Е. Зыкова
Достопочтенной графине Гиффорд в знак уважения, симпатии и восхищения эту историю посвящает автор
1
Роман впервые опубликован в 1864 году. Настоящий перевод осуществлен по изд.: Sheridan Le Fanu J. Uncle Silas: A Tale of Bartram-Haugh: In 2 vol. Leipzig: Bernhard Tauchitz, 1865.
Предисловие
Сочинитель сей истории адресует своим читателям несколько коротких разъяснений. Интрига открытой перед ними «Истории Бартрама-Хо» повторяет, с некоторыми вариациями, небольшой, страниц в пятнадцать, рассказ, созданный сочинителем и давно им опубликованный в одном из журналов под названием «Эпизод из тайной истории ирландской графини», позже — так же анонимно — еще раз публиковавшийся в скромной антологии под иным названием. Маловероятно, что читателям попадалась сия безделка, и еще меньше вероятности, что она им запомнилась. Однако, учитывая такую возможность, сочинитель и пускается в краткое разъяснение, дабы не быть обвиненным в плагиате, какой всегда есть неуважение к читателям.