Дьявол и сеньорита Прим
Шрифт:
Не в пример тебе — ведь ты считаешь, будто судьба преследует тебя, — я всегда был способен к действию, всегда готов бороться с многочисленными враждебными силами, противостоявшими мне. Готов был одни битвы проиграть, другие — выиграть, поскольку понимал, что поражения и победы неотделимы от жизни всякого человека, если не считать трусов, ибо трусы не терпят поражений, но и побед не одерживают.
Я много читал. Я ходил в церковь. Я боялся Бога и чтил его заповеди. Я занимал очень высокооплачиваемую должность директора гигантской компании. Получал комиссионные с каждой сделки и зарабатывал достаточно, чтобы содержать жену, детей, внуков и правнуков, ведь в торговле оружием крутятся
Чужестранец подошел к Шанталь вплотную и обнял ее за плечи: он хотел, чтобы она видела его глаза и верила в правдивость его слов.
— Ты, вероятно, считаешь, что хуже оружейных фабрикантов нет людей на свете. Может быть, так оно и есть. Но все дело в том, что еще пещерный человек начал использовать оружие — сначала для того, чтобы добыть себе пропитание, а сразу вслед за тем — чтобы получить власть над другими. Мир жил без земледелия, обходился без скотоводства, не знал религии, не ведал музыки — но без оружия не существовал ни дня. Он подобрал с земли камень.
— Вот оно — самое первое оружие, великодушно предоставленное матерью-природой тем, кто в доисторические времена сталкивался с дикими животными. Такой вот камень однажды спас жизнь человеку, от которого в бесчисленной череде поколений родились ты и я. Не будь у него этого камня, плотоядный убийца сожрал бы его и десятки миллионов людей не появились бы на свет.
Ветер усилился, дождь заливал им лица, но Шанталь и чужестранец не сводили глаз друг с друга.
— Подобно тому, как многие бранят охотников, а Вискос радушно принимает их, ибо живет благодаря им; подобно тому, как люди ненавидят бой быков, однако после корриды покупают их мясо, полагая, что животные умерли «славной» смертью, так многие поносят оружейников — но те будут существовать до тех пор, пока не останется на всей земле ни одного вооруженного человека. Ибо, если есть один, непременно должен быть и другой, иначе произойдет опаснейший перекос.
— Но при чем тут Вискос?! — спросила Шанталь. — При чем тут нарушение заповедей, преступление, кража, сущность человеческой природы? При чем тут Добро и Зло? Чужестранец переменился в лице, и в глазах его отразилась глубокая печаль.
— Вспомни, что я говорил тебе вначале: я всегда старался действовать в соответствии с законом и привык считать себя, что называется, «порядочным человеком». И вот однажды мне позвонили по телефону, и женский голос — мягкий, но лишенный всякого выражения — сообщил, что террористы, от имени которых она говорит, похитили мою жену и дочерей. В обмен они требовали огромное количество того, что я мог им предоставить, — оружия. Приказали держать этот разговор в тайне и пообещали, что, если я буду выполнять их требования, моей семье ничего не грозит.
Женщина дала отбой, успев перед этим сказать, что через полчаса я должен ждать ее звонка в такой-то кабине телефона-автомата на вокзале. Еще она сказала, что мне не стоит чрезмерно волноваться — мою жену и дочерей никто не обидит, и они будут освобождены несколько часов спустя после того, как я пошлю по электронной почте распоряжение в один из наших зарубежных филиалов. Справедливости ради скажу, что, хотя речь шла все же о незаконной сделке, она вполне могла бы остаться никем не замеченной даже в той самой компании, где я работал.
Прежде всего, как гражданин законопослушный и желающий находиться под защитой закона, я сообщил обо всем в полицию. И с
Правительства двух стран, расположенных на разных и удаленных друг от друга континентах, уже были информированы о происшествии и запретили вступать с террористами в какие-либо переговоры; от меня требовалось только выполнять приказы, повторять слова, которые мне подсказывали, и вести себя так, как просили специалисты.
Еще до вечера квартира, где держали заложников, была взята штурмом, а похитители — двое парней и девушка, явно люди неопытные, мелкие винтики могущественной политической организации, — изрешечены пулями. Но, прежде чем это случилось, они успели убить мою жену и дочерей. Если даже у Бога есть ад, сотворенный его любовью к людям, то и простому смертному рукой подать до собственного ада — это его любовь к семье.
Чужестранец замолчал — очевидно, он боялся, как бы голос его не дрогнул, выдавая волнение, которое он хотел скрыть. Справившись с собой, он продолжил рассказ:
— И полиция, и террористы использовали продукцию моей фирмы. Никто не знает, каким образом оружие, сделанное на моих заводах, попало в руки террористов, да это и не имеет ни малейшего значения: важно, что оно у них было. Несмотря на все мои старания, вопреки всем моим усилиям действовать в строжайшем соответствии с нормами производства и реализации моя жена и дочери были убиты моим товаром, который я продал, быть может, за ужином в баснословно дорогом ресторане, поговорив сначала о погоде и о политике.
Он снова замолчал, а когда заговорил, Шанталь показалось, что перед ней — другой человек, ибо произносимые им слова вроде бы не имели к прежнему чужестранцу никакого отношения.
— Я разбираюсь в оружии и боеприпасах и потому, зная, куда стреляли террористы, легко мог себе представить, как убивали мою семью. Входное отверстие пули — очень маленькое, не шире твоего мизинца. Попадая в кость, пуля разделяется на четыре части, которые летят в разные стороны, яростно круша на своем пути все, что встретят, — почки, сердце, печень, легкое. Наткнувшись на что-либо более прочное — например, позвоночник, — эти кусочки свинца снова меняют направление, обычно увлекая за собой клочья тканей и внутренних органов. И так до тех пор, пока не смогут вырваться наружу. Каждое из четырех выходных отверстий размером — почти с мой кулак, и приложенная к пуле сила так велика, что по всей комнате разлетаются обрывки мускулов, осколки костей и все, что прилипло к ней, пока она носилась по внутренностям.
И продолжается это меньше двух секунд: может показаться, что две секунды — это совсем недолго, но у смерти — свой отсчет времени. Думаю, ты меня понимаешь. Шанталь кивнула.
— В конце прошлого года я оставил службу. Ушел на все четыре стороны, бродил по свету, в одиночку плакал над своими горестями и все спрашивал себя, как может человек оказаться способен на такое злодеяние. Я утратил самое важное, что есть у нас, смертных людей, — веру в ближнего. Я и смеялся и плакал от иронии Бога, показавшего мне таким чудовищным способом, что я — всего лишь орудие Добра и Зла.