Дьявол и сеньорита Прим
Шрифт:
Ей было жалко священника, мэра, сеньориту Прим, чужестранца, всех обитателей Вискоса, ибо Берта была убеждена непреложно — никогда Зло не приведет за собой Добро, как бы ни хотелось ее землякам верить в это. Когда же они обнаружат, как обстоит дело в действительности, будет уже слишком поздно.
Берта сокрушалась лишь об одном — никогда в жизни она не видела моря. Знала, что оно есть, что оно огромно, что одновременно — и неистово, и кротко, но так и не смогла отправиться к нему, набрать в рот пригоршню его солоноватой воды, ощутить босыми ступнями прикосновение песка, погрузиться в холодную волну, словно возвращаясь в лоно Великой Матери (она помнила, что кельты любили
— Я хочу сказать вам о Добре и Зле, — услышала она его голос и в тот же миг ощутила, как словно бы отнялись у нее руки и ноги.
— Не нужно. Вы не знаете, что такое Добро. Вы отравлены злом, которое причинили вам, а теперь распространяете его и на эту землю. Вы ничем не отличаетесь от чужестранца, явившегося к нам в Вискос, чтобы уничтожить нас.
Она сама еле слышала свои последние слова. Взглянула на звезду в небе и закрыла глаза.
У себя в номере чужестранец вошел в ванную комнату, тщательно вымыл каждый слиток золота и вновь положил их в старый и грязный заплечный мешок. Двое суток назад он сошел со сцены, но теперь приходилось вновь появиться в финале, под занавес.
Все было продумано и спланировано скрупулезно и во всех деталях — начиная с выбора городка, стоящего на отшибе и малонаселенного, до сообщницы, которая — в том случае, если что-то пойдет наперекосяк, — отведет от него любые подозрения и не позволит властям обвинить его в подстрекательстве к убийству. Диктофон и награда, первые осторожные шаги, первый этап, когда он завел дружбу с жителями Вискоса. Второй этап, когда он бросил в эту землю семена ужаса и смятения. Как Бог поступил с ним, так и он поступит с другими.
Он позаботился обо всем и все предусмотрел — все, кроме одного: ему и в голову не могло прийти, что план его удастся. Чужестранец был убежден в том, что, когда придет час решения, прозвучит короткое слово «нет», которое все переменит, найдется один-единственный человек, который откажется пойти на преступление, — и его будет достаточно, чтобы показать —не все потеряно. Если один человек спасет городок, спасен будет весь мир: станет очевидно, что надежда не угасла, что добро — сильнее, что террористы сами не знали, причиной какого зла они были, прощение будет даровано, на смену мучениям придет светлая грусть воспоминаний, и он научится жить с ней и заново искать счастье. За это «нет», которое ему бы так хотелось услышать, жители Вискоса получили бы десять золотых слитков — вне зависимости от исхода пари, заключенного с Шанталь.
Но план его провалился. А теперь было уже поздно — изменить замысел он не мог. В дверь постучали.
— Идемте скорей, — послышался голос хозяйки гостиницы. — Час настал.
— Иду-иду. Он надел пиджак, спустился в бар и сказал хозяйке:
— Золото у меня. Но, во избежание недоразумений, хочу предупредить — вам, должно быть, известно, что кое-кто осведомлен о том, где я нахожусь. Если вы решите избрать другую жертву, можете быть уверены, что полиция нагрянет именно сюда. Вы ведь сами видели, как я несколько раз звонил по телефону, не так ли? Хозяйка гостиницы молча кивнула.
До кельтского монолита было полчаса ходьбы. На протяжении нескольких веков люди считали, что это — всего лишь огромный, отполированный дождями и льдом камень причудливой формы, в незапамятные времена поваленный ударом молнии. Ахав устраивал там заседания городского совета, ибо скала напоминала стол, самой природой установленный на свежем воздухе.
Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из членов научной экспедиции, которую правительство направило в Вискос с целью изучить наследие кельтов, не обратил внимание на этот камень. Тотчас прибыли археологи, принялись измерять, проводить расчеты и раскопки, спорить. Наконец пришли к выводу о том, что некое кельтское племя почитало это место как священное. Впрочем, какие ритуалы и церемонии там проводились, оставалось неизвестным. Одни ученые считали, что прежде там было нечто вроде астрономической обсерватории; другие утверждали, что на камне устраивались радения в честь богини плодородия и жрецы совершали ритуальные совокупления с девственницами. Дискуссия длилась около недели, а потом ученые отправились в какое-то более интересное для них место, так и не придя к окончательному выводу.
Мэр Вискоса вскоре после своего избрания заказал и опубликовал в местной газете репортаж о кельтском наследии, надеясь, что он привлечет в город туристов, однако тропы были труднопроходимы, а редким смельчакам в награду за мужество Вискос мог предложить всего-навсего огромный лежачий камень, тогда как соседние городки и деревни — нечто гораздо более привлекательное: изваяния, надписи и прочее. Так что ничего из этой затеи не вышло, и спустя небольшое время монолит вернулся к исполнению своих прежних функций — стал служить столом, за которым на еженедельных пикниках пировали жители Вискоса.
Во многих домах Вискоса в тот день звучали споры, посвященные одному и тому же: мужья собирались идти одни, а жены отстаивали свое право принять участие в «таинстве жертвоприношения», как с некоторых пор стало называться готовящееся преступление. Мужья говорили — мол, опасно, никто не знает, каких бед может натворить огнестрельное оружие. Жены же утверждали, что движет их супругами лишь себялюбие, и следует уважать их женские права, ибо мир давно уж не тот, каким представляют его себе мужчины. В конце концов мужья сдавались, а жены торжествовали победу.
И вот теперь по направлению к монолиту ползла цепочка огоньков,количество которых в точности соответствовало числу обитателей Вискоса, и, поскольку чужестранец нес факел, а Берта — ничего не несла, было этих огоньков ровно 281. Каждый мужчина в одной руке нес фонарь или лампу, а в другой — охотничье ружье, переломленное пополам, чтобы не произвести случайного выстрела.
Берта была единственной, кому не надо было своими ногами добираться к месту сбора, — она безмятежно спала в импровизированном паланкине, который с большим трудом несли двое дровосеков. «Хорошо еще, что не придется тащить такую тяжесть назад, — размышлял один из них. — В нее всадят столько свинца, что вес ее утроится».
Он прикинул, что каждый заряд обычно содержит шесть маленьких свинцовых шариков. Если все выстрелы попадут в цель, то есть в тело старухи, в нем окажется 522 дробины, и свинца, значит, будет больше, чем крови.
Дровосек почувствовал в этот миг, как забурлило у него в животе, и решил, что ни о чем больше думать не станет до понедельника.
По дороге никто ни с кем не разговаривал, никто никому не смотрел в глаза, словно все загодя договорились относиться к происходящему как к некоему кошмарному сну, который следует забыть — и чем раньше, тем лучше. Люди тяжело дышали — скорее от волнения, чем от усталости. И вот наконец огромный светящийся полукруг с трех сторон замкнул прогалину, посреди которой лежал кельтский монолит.