Шрифт:
Глава 1
Она бежала по мерзлой земле, спотыкаясь, шурша кринолиновыми юбками, путавшимися в ногах. Шелест кринолина был единственным звуком в этой мертвенной предрассветной тишине. Первые лучи восходящего из-за свинцовых туч солнца, едва начинали брезжить на горизонте, заливая округу кровавым светом. Женщина была напугана.
Сашко разбудил настойчивый стук в дверь, он удивился – никого не ждал, жена должна была вернуться засветло. Мужчина попытался избавиться от навязчивого звука, забравшись с головой под теплую медвежью шкуру. Мех грел, баюкал и Сашко начал проваливаться в сон. Звуки за дверью становились все громче, к стуку присоединился и голос. Голос был определенно Баси. Чтоб тебя! Осторожно ступая ногами по холодным половицам мужчина подошел к
– Отворяю, Бася! Святые угодники, …за тобой , что – смерть с тобой гонится Женщина ввалилась в открывшуюся дверь и с грохотом обрушилась на пол. Вслед за ней ворвался поток ледяного воздуха и гнилостный осенний запах. Сашко поспешил закрыть дверь на засов.
Смерть, не смерть, а дьявол точно. Женщину трясло, говорила она сбивчиво и бессвязно. – На тракте – в корчме он. Это точно он…и пани меня отослала чтобы я тебя успела предупредить. Ведь всех, всю семью. .. и малых не пожалел.
– Воды попей, успокойся и толком объясни, что стряслось. Почему ты обед панам не стряпаешь? И что одна в такую рань через пролесок носишься… Мужчина старался сохранить спокойствие и стать, но от вида супруги ему становилось не по себе. Тяжело было смотреть на уютное, пухлое лицо жены – отчего-то вдруг ставшее бледным, с выбившимися из под чепца волосами и глазами по медяку.
Колодезная вода помогла Барбаре успокоиться.
Пани послала меня к тебе и велела оставаться дома. Крыльцо по весне сделаешь, а сейчас каждый человек на счету – все в пановской избе зимовать будем, без надобности на тракт нечего носа совать – ни пешему, ни конному....Тут по лицу женщины пробежала судорога … – Иначе перебьет нас всех, как куропаток…
Бася не могла держаться долго, она хотела рассказать услышанное от своей госпожи, но у нее не получалось, из глаз потекли слезы и она стыдливо утерла их рукавом.
Сашко знал, что хотела поведать ему жена. Уже давно в округе орудовала шайка головорезов – многие утверждали что без нечистой силы не обошлось. Уж больно жестоки были деяния их.
– Бася, кто?
– Корчма , за Ошмянами. Всех перебил – ни малых не пожалел, ни старых. Всем глотки перерезал. Знаешь Сашко, Людвига говорит он так души забирает.
– Врет твоя Людвига. Все врет. Ей бы сказки сочинять да детей пугать. Ну ну, полно. Царство небесное новопреставленным Богумилу, Немиру,Баруте, Геле, Явике , отрокам Можейко, Ятвику. – Сашко набожно перекрестился
Найдут душегуба, так и знай найдут.
Статная молодая женщина, сидела у окна с пяльцами. Узор не складывался, руки не слушались, пренебрежения тонкая шелковая нить не терпела и рвалась в неопытных руках. Женщина принадлежала к шляхте и да, она была хозяйкой, под подчинением у которой значилось около сотни крестьян. За окном царила небывалая суматоха , сперва могло показаться, что суматоха эта была предпраздничная – собирались все окрестные бабы с детьми, мужики с котомками, и даже дряхлые старики со своим скарбом. Каждый норовил притащить свою живность, места в господских хлевах и стойлах не хватало, а по сему во дворе можно было встретить не только крестьян, но и праздно шатающихся коз, коров, лошадей. Господские овчарки заливались звонким лаем и лишь два матерых волкодава сохраняли спокойствие.
Глава 2
Женщине, наблюдавшей за всем этим балаганным действом было 19 зим от роду и она была почти красива: широкая коса цвета воронова крыла ниспадала на плечи. Из под высокого воротника была видна белоснежная шея, щеки горели холерическим румянцем. Глаза меняли цвет – в зависимости от погоды, были то зеленые, то темно – карие, а левый глаз немного косил. Зим 100 назад , будь она не шляхтичкой а простой дворовой бабой – быть ей повешенной на осиновом суку за ведьмовство. Но нынче на дворе не смутные времена, а просвещенный 1506 год от Рождества Христова, поэтому женщина живет да здравствует. Зовут ее Ядвига и принадлежит она к древнему знатному роду – Русиновских. Рано пришлось ей стать хозяйкой родового гнезда . Два года минуло с тех пор, как ушел ее батюшка со славными другами в боевой поход – искать не славы, но справедливости. Два года минуло с тех пор, как конь батюшки – верный Гром вернулся из боевого похода один, без седока. К сбруе был прикован лишь двуручный меч с засохшими бурыми пятнами крови предателей. Все глаза выплакала мать Ядвиги, оставшись без света очей своих – храброго мужа, не смогла нести тяжкого вдовского бремени и одной зимы. Прошел год траура по родителям и перед окнами хоромов девушки выстроились сваты со сватьями. Всех прочь гнала Ядвига! Спрашивали ее: « Что делать будешь когда тать ночной твою хату грабить придет? Кто защитит тебя от ножа убийцы?» – «Сама справлюсь» – на все был один ответ. Но все же пришлось выйти замуж – людская молва ранит порой похуже любого татя. Начали за спиной сначала на улицах а потом и в костеле шептаться – Русиновская то наша, мол – старая дева. Замуж не идет, знать чужих мужей из семей уводить будет. Ну а кто-то и в связи с нечистым упрекал ( уж сильно хороша была молодая шляхтичка). В мужья Ядвига взяла человека серьезного, строгого нраву, но доброго, вдовца Ходевича. Молва гласила – что умножила она этим браком состояние свое вдвое, но по правде – была все это ложь, да людские пересуды. Ходевич был игроком, игроком безнадежным – и чем больше времени он проводил за карточным столом тем свирепее становился, иногда и совсем терял человеческий облик.
Рукоделие пришлось отбросить в сторону. Молодая госпожа не находила себе места: ходила из угла в угол, и конец накинула на плечи тонкую шаль, доставшуюся от матери и вышла на крыльцо. Крыльцо текло в дождливую погоду , под ногами образовывалась лужа и пару раз кухарка – Барбара скатывалась с этого крыльца то с кринкой молока, то с корзиной печива, при этом, разумеется разлив и испоганив все, что было в руках. Сейчас было сухо, стоял теплый солнечный октябрь. Скрипели колеса телег, ржали лошади, перекрикивались мужики и плакали дети – Ядвигу оглушил рокот людского муравейника. Суматоха, царившая у нее во дворе – была вовсе не предпраздничной , это был сбор по ее приказу – боевая тревога. Округу – от Минска до Вильно в последний год сотрясала череда зверских убийств. Конечно на тракте и раньше случались разбойные нападения, нечего было ходить в ночное время разинув рот – особенно человеку с кошелем золотых – но такого не было никогда. Убийства отличались беспощадностью, жестокостью, непримиримостью к жизни и абсолютной бесчеловечностью. Полностью вырезали подворья, убивали крестьян, шляхтичей средней руки – не оставляя в живых никого – ни слепых немощных стариков ни
даже младенцев.
– Здрава буди, матушка
– И тебе не хворать, Остап.
К Ядвиге обращался кузнец – крепкий мужчина возраста ее мужа.
– Матушка вы наша. Заступница милосердная. Мало кто из господ крестьян на зимовку на подворье зовет. Буди здрава матушка.
Полно, тебе , Остап. Щеки женщины залились еще большим румянцем, глаза блестели. – Вы мне мертвые ни к чему, да и я вам тоже. Вместе все глядишь – не страшно. А коли что ты с сынами бойцов соберешь, к Ходевичу братья приедут – все гладишь, дадим отпор. На большие подворья не нападали еще…
на большие подворья не нападали. Ядвига говорила и собственные слова звенели в ее ушах. Да. На большие подворья ПОКА ЧТО не нападали…
Что есть жизнь! – Лишь игра в карты на столе у Бога! Ему скучно и он решил сыграть кон – другой. А что на кону? Мы с Вами! Наша смерть, фарт и фатальность, любовь , супружество – говоривший был худощавым мужчиной зим 30, разумеется подвыпивший, как и все сидевшие за карточным столом. Рассуждал он горячо, размахивая руками., иногда вскакивая и беспорядочно расхаживая по залу. Это был местный пан – Казимир Причинец, шляхтич из дальнего уезда.
– Вот Вы – Ходевич. Скажите. Как, старик, смогли захомутать такую даму? Любовь? Рассудок? – Да бросьте Вы! Так легла карта, там – наверху.
Это Вы бросьте, Причинец. Не то отправлю Вас за вашим батюшкой., в пекло. Первое – я не старик, всего на 10 зим старше Вас. А второе – не смейте трогать ни меня, ни мою жену! – Ходевич был пьян. Пьян и разъярен. Высказывание свое он подкрепил ударом тяжелой глиняной кружки об стол и смачным плевком.
Ну, полноте, не серчайте. Может я Вам завидую. Как и вся округа…такую женщину в супружницы получили – статная, видная, жалливая.