Дьявол просит правду
Шрифт:
Антоника звонит еще и еще. Мишель усердно щелкает своей камерой. Наконец, он говорит:
— Натура хорошая. Но кадры одни и те же получаются. Нужна какая-то динамика. Пусть она танцует, что ли?
Я вообще-то не уверена, что Антоника согласится. Но танец, видимо, настолько ее стихия, что это предложение нравится моей подшефной куда больше, чем перспектива стоять и трезвонить в дверь. У нее даже оказывается при себе диск с ее любимой музыкой.
Вставляем диск в магнитолу Юриной машины и распахиваем настежь все двери. Из динамиков льется какая-то этническая
Наша Бетти, немало не смущаясь, начинает кружиться на лужайке перед домом. И, надо признать, зрелище это просто завораживает! Эта девочка, в самом деле, потрясающе двигается! В каждом ее шаге, в каждом изгибе тела и повороте головы явственно виден Божий дар! У Антоники настоящая природная — почти первобытная! — грация дикой пантеры. При этом она гибка как уж и легка как птица.
Интересно, видит ли это Понаровская? Если и не материнские, то хотя бы артистические струны ее души этот танец просто не может не задеть!
Однако дом певицы продолжает безмолвствовать. Хотя во время танца Антоники всем нам кажется, что за занавесками мелькает чей-то силуэт. Антоника ловко влезает на перила и заглядывает в окно:
— Мне кажется, — говорит она, — там только Энтони. Я вижу его кудрявую голову. И еще какая-то женщина. Но это не Ирина. Может быть, это нянька Энтони? У него в 15 лет была нянька, может, и до сих пор есть?
— А пусть она позвонит Понаровской на сотовый, — предлагает Булка, — у меня есть номер.
Я протягиваю Антонике свой телефон. На отдельный мобильник для Бетти я пока не разорилась.
Булка диктует номер, Бетти его набирает:
— Алло? Мама? — голос ее дрожит. — Христос Воскрес!
С минуту Антоника слушает, что говорят ей на том конце провода. Потом начинает плакать:
— Я хочу уехать отсюда! Немедленно! Оставьте и ее, и меня в покое! Я же говорила, я ей не нужна. Это вам ясно?
Усаживаю Антонику в машину. Ее плечи сотрясаются от беззвучных рыданий. Обнимаю ее и прижимаю к себе: мне невыносимо ее жалко! За нами следом в салон грузятся и Мишель с Булкой. Шедевр Коли-Бороды «Прости меня, мама!» мы так и оставляем на лужайке — Понаровской на память.
На выезде один из охранников, жуя наш кулич, добродушно говорит:
— Да нет тут хозяйки-то. Она на даче ночевала, а с утра пораньше отправилась в Москву, маму свою с праздником поздравлять. Вон и телефон туда нам оставила, на всякий случай. А здесь только сын ее да горничная. А они посторонним ни за что не откроют, хозяйка не велит. Так что езжайте с Богом!
— Мама Понаровской живет в районе Проспекта Мира, — оперативно реагирует Булка.
— Бабуля Нина Николаевна жила с нами на одной лестничной клетке, в квартире напротив, — вдруг вмешивается Бетти и в ее еще не просохших глазах вдруг вспыхивает недобрый огонек. — А знаете, что мне мама Ира ответила, когда я ее со святым праздником поздравила? «Какая я тебе мама, воровка ты малолетняя?! Слышать тебя не хочу — ни в праздник, ни в какой другой день! И не спекулируй святыми вещами!» И трубку бросила. А мне что-то теперь с новой силой захотелось посмотреть в ее бесстыжие глаза! Может, смотаемся к ней на Трифоновскую? Я даже дом и подъезд помню!
Воистину чудны твои дела, Господи! Еще минуту назад, наблюдая плачущую Бетти, я печально констатирую: увы, мой репортаж провалился. Не могу же я, в самом деле, наплевав на все человеческие чувства, силком тащить ее в московскую квартиру певицы! Мне, конечно, нравятся принципы работы ЖП… Но при этом я не готова совсем уж наложить с высокой крыши на душевное состояние ближнего, лишь бы сварганить из его проблемы жареный материал. Боюсь, желтая журналистка все-таки из меня не получится…
Я честно собираюсь сообщить всем о бесславном завершении акции Мананы Лядски. А тут — такая удача! Антоника сама предлагает совершить еще одну попытку.
Приезжаем на Трифоновскую. Антоника без особого труда находит дом, вспоминает подъезд и даже этаж.
— Вот дверь Ирины, — показывает Антоника, — а прямо напротив — дверь Нины Николаевны Понаровской, Ириной мамы.
Звоним к «бабуле». Открывает пожилая, но очень симпатичная и ухоженная женщина:
— Вам кого?
— Здравствуйте, Нина Николаевна! — говорит Бетти умильным голоском. — С Пасхой вас! — и протягивает ей кулич и букет.
И только Нина Николаевна берет дары в руки, как Мишель начинает щелкать камерой. И все портит.
— Опять пресса! Как вы надоели! А ты, дрянь, — обращается «бабушка» к Антонике, — все никак не успокоишься! Все по журналистам шляешься! Мало ты моей дочери и мне крови выпила! Вон отсюда! И чтобы ноги твоей больше в этом подъезде не было, а то я сейчас милицию вызову! — кулич и букет с размаху летят на пол лестничной клетки, и дверь с грохотом захлопывается.
Я боюсь, что Антоника снова начнет плакать. Но хрупкая негритяночка, видно, не зря прошла уральскую детдомовскую школу. Прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, она уже решительно звонит в дверь напротив:
— Что же вы меня как собаку-то гоните, господа? — похоже, наша Бетти в ярости. — Ненавидите меня? Ладно. Но раз уж я пришла и стою на пороге, могли бы хоть чаю налить и выслушать! Я же с миром пришла, с подарками!
Из-за соседней двери выглядывает другая женщина — на вид помоложе и попроще. Она мигом узнает Антонику:
— А, явилась, прошмандовка! Что надо-то?
— Привет, Тоня, вот пришла поздравить тебя с Воскресением Христовым! — отвечает Бетти и снова протягивает наш многострадальный кулич и «миллион алых роз». — Ну как ты, все служишь у мамочки?
— Я-то служу, — огрызается Тоня, — а ты вот катись отсюда! Ирина Витальевна тебе не мать. И дома ее все равно нет. Зато она звонила и предупреждала: если ты явишься, сразу милицию вызывать. Ей уже охрана с дачи сообщила, что ты с какой-то шайкой во все двери ломишься!
Тут уж я не выдерживаю:
— Добрый день, Антонина… извините, не знаю, как по отчеству. Вы напрасно нервничаете: мы отнюдь не шайка, мы журналисты…
— Из журнала для женщин про материнство и детство! — подхватывает Булка.