Дьявол в музыке
Шрифт:
– Вы видели такую перчатку? – повторил Джулиан.
– Нет! Но если бы увидел, то не запомнил бы. Какое мне дело до дамских перчаток?
– Эта могла принадлежать женщине, которую ваш отец знал много лет назад.
– Одной из его гарема? – Ринальдо безрадостно рассмеялся. – Он нередко дарил им такие вещицы.
– Вы знаете имена любовниц, которые были у вашего отца давно… быть может, даже до вашего рождения?
– Нет. Я никогда не пытался этого узнать. Зачем?
Джулиан рассказал про перчатку, что была доставлена в Кастелло-Мальвецци перед убийством.
– Я думаю,
– Вы что-нибудь знаете о нём? – спросил Джулиан.
– Только то, что он англичанин и тенор. Меня не было в Милане, когда отец нашёл его.
– Маркез Лодовико когда-нибудь писал вам о нём?
– Он никогда не писал и не говорил мне о музыке, - пробормотал Ринальдо. – У меня совершенно нет слуха.
– Вы сказали, что вас не было в Милане, когда маркез Лодовико встретился с Орфео. Когда вы вернулись?
– За несколько недель до смерти отца.
– Вы встречались с отцом за эти недели?
– Нет. Он был на озере со своим тенором, и не приглашал меня к себе, так что я остался в Милане.
– Синьора Аргенти писала вам с озера, куда приехала с синьором Валериано. Но, как я понимаю, на письмо отвечал маркез Лодовико, а не вы.
– Я переслал её письмо отцу.
– Почему?
– Потому что хотел раздавить её! – Ринальдо вскочил и принялся кружить по комнате, сжимая кулаки. – Потому что я хотел, чтобы эту суку стёрли в порошок, и я понимал, что отец сделает это лучше меня. С тех пор, как я приехал в город, все надо мной насмехались. Я был человеком, чья жена предпочла мне евнуха. Импровизаторы сочиняли про меня стихи и песни. Я никуда не мог пойти.
– Вы не думали приехать на виллу, чтобы встретиться с вашей женой и синьором Валериано?
– Это именно то, чего она хотела – встретиться со мной лицом к лицу, чтобы убедить меня позволить её видеться с Никколо и Бьянкой. Я не собирался давать ей такую возможность.
Это уже не имело никакой связи с убийством, но Джулиан не мог не спросить:
– Вы когда-нибудь позволите ей увидеть их?
– Я скорее увижу, как они будут прокляты и сам буду проклят! Вы хотя бы понимаете, что она сделала со мной? Вы представляете, что это такое – иметь жену и знать, каждый день, каждый час, что она предаёт тебя перед всем миром?
– У вас есть способы получить удовлетворение, - заметил Джулиан.
– О, не дразните меня этим, - голос Ринальдо вдруг стал очень усталым и более несчастным, чем Джулиан слышал прежде. – Я понимаю, что Валериано уже рассказывал вам о дуэли.
Джулиан навострил уши. Певец ни словом не упоминал дуэль. Кажется, Кестрель нащупал путь.
– Я хотел бы услышать это от вас.
– После того, как моя жена ушла от меня, я был вынужден вызвать его. Даже если этого не требовала моя честь, отец бы не дал мне покоя. Я послал вызов, который написал под диктовку отца. Валериано его принял. Мы встретились в назначенное время в назначенном месте. Секунданты отмерили расстояние и проверили пистолеты.
Он подошёл к окну и встал спиной к Джулиану, упершись руками в стекло.
– Валериано был таким… таким высоким. Он хранил молчание и достоинство. Он не боялся – по крайней мере, не показывал этого. Но я был на десять лет моложе, и я никогда не бывал на дуэли прежде.
Джулиан представил себе это очень ярко. Ему было знакомо это странное, кружащее голову чувство, когда идёшь на встречу, не зная, вернёшься ли с неё, но зная, что тебе всё равно. Потому что тот, кто проявит страх, уже проиграл – проиграл поединок воль, что важнее не меньше, чем обмен пулями. В случае Ринальдо победитель в поединке воль был очевиден.
– Расскажите мне, что случилось, - сказал Джулиан.
– Мы заняли свои места, был дан сигнал, и мы выстрелили. Валериано выстрелил в воздух. Я выстрелил в него и промахнулся, - маркез повернулся к Джулиану, его лицо было багровым. – Я был не в себе! Я никогда прежде не стрелял в людей… и в меня тоже никогда не стреляли. Я просто не мог твёрдо держать пистолет. Когда я понял, что он не попал в меня и даже не пытался, я был так потрясён, что у меня закружилась голова. Я едва мог стоять. Секундант смотрел на меня, и я знал, что он ожидает, будто я потребую второй выстрел. Я потребовал. Валериано согласился. Мы снова зарядили пистолеты.
Ринальдо отошёл в сторону. Он был напряжён, глаза смотрела в пустоту, будто он вновь был на той дуэли.
– Я видел по его глазам, по спокойствию, с которым он шёл на своё место, что он сделает то же самое – выстрелит в воздух. Я же волновался ещё больше. Пот застилал мне лицо, я почти ничего не видел. В этот раз я не должен бы промахнуться – не на поединке, где в меня даже не целятся.
Ринальдо поднял руку, вытянул указательный палец как ствол пистолета.
– Дали сигнал. Он выстрелил в воздух, а я… Я… - он медленно опустил руку. – Я снова промахнулся. Это было унизительно. Мой секундант смотрел на меня с отвращением. Он сказал: мне лучше признать, что я получил удовлетворение, и так я и сделал. Валериано поклонился и ушёл. Я хотел броситься за ним и умолять убить меня, Бога ради – это было бы лучше, чем возвращаться к…
Он закончил свои слова чем-то, похожим на всхлип. Джулиан мягко спросил:
– Что сделал ваш отец, когда узнал о дуэли?
– Я не помню, - Ринальдо провёл рукой по лицу. – Это были худшие часы в моей жизни. В итоге я попросил его позволить мне уехать из Милана. Мне нужно было его разрешение – у меня не было своих денег. Отец практически швырнул его мне. Он сказал, что я могу уползать как побитый пёс, поджав хвост. Я уехал – во Флоренцию, Неаполь, Испанию. Но я везде видел одно и то же – Валериано, высокий как башня, указывающий пистолетом в небеса и спускающий курок – и себя, который пытается попасть в него и промахивается, всегда промахивается.
– Вы не задумывались, почему он не воспользоваться своим выстрелом? – для Джулиана это было самым любопытным во всей дуэли
– Я не знаю. Он хотел унизить меня, я думаю.
– Он не мог знать, что вы не попадёте в него. Он легко мог погибнуть.
– Откуда мне знать, что было у него на уме? Я же не евнух! Я не знаю, как они думают! Возможно, он ненавидит всех мужчин, что не были так же изувечены. Он выстрелил в воздух, чтобы показать свою храбрость и дать мне почувствовать, что он, а не я – настоящий мужчина. Но я заставлю его страдать – как-нибудь, когда-нибудь!