Дьявол-южанин
Шрифт:
– Отец еще много месяцев оставался на плаву. Но потом ему с каждым днем становилось все хуже, и мы продали почти все, что могли, пытаясь наши действенное лекарство от рака.
Морган похолодел.
– У дяди Хейуарда… рак?
Она кивнула:
– Рот и челюсть. Пожалуйста, постарайся держаться бодро, когда увидишь его. В Нью-Йорке есть врач, который, возможно, смог бы ему помочь, но он очень дорогой. Через два дня мы продаем Сомерсет-Холл, чтобы собрать средства на лечение.
– Золото Сомерсет-Холла?! – простонал Морган.
Продать огромные конюшни с прекрасными лошадьми?
– Все распродается ради отца, – сказала Джессамин. – Потому что другого выхода нет. Отец уезжает завтра, чтобы завершить сделку. На неделе сюда приедет Сайрус, чтобы сопровождать нас в Нью-Йорк.
– Боже праведный… – пробормотал Морган в отчаянии.
В начале лета армия Шермана сожгла Лонгейкр. Узнав об этом, он плакал от ярости и горя. Но его утешала мысль о том, что Сомерсет-Холл избежал подобной участи, так как находился в Теннесси. И вот теперь…
Тут до Моргана наконец дошел смысл остальных слов Джессамин. Ведь она сказала, что скоро приедет Сайрус, чтобы сопровождать их с отцом в Нью-Йорк. Сайрус, этот блюститель нравственности, обнаружит его здесь и наверняка арестует как мятежника, невзирая на то, что они – двоюродные братья. Но с другой стороны, он должен во что бы то ни стало вернуться к Форресту с информацией о планах Грирсона. Да, он непременно должен раздобыть эти сведения, иначе погибнут многие из его боевых друзей.
Внезапно в кухню, хрустя накрахмаленным передником, вошла Кассиопея. Увидев заплаканное лицо Джессамин, она с яростью взглянула на Моргана и, приблизившись к столу, сказала:
– Мистер Хейуард уже проснулся и приглашает к себе мистера Моргана.
Джессамин кивнула и поднялась на ноги.
– Да, нам лучше пойти сейчас же.
Морган следовал за ней по коридору, стараясь не смотреть на ее покачивавшиеся бедра. От нее пахло лавандовой водой и розами… и лошадьми, которых она обожала; и ему казалось, что этот запах может свести его с ума.
Изредка поглядывая по сторонам, он с грустью замечал темные пятна на стенах, где когда-то висели чудесные картины, замечал пустые углы, где прежде стояли мебель и красивые китайские вазы с букетами свежих цветов. Да и под ногами сейчас были голые половицы, а не сверкавшие богатством красок восточные ковры. Только кухня сохранила прежнюю обстановку; все остальное являлось лишь тенью былого великолепия. Более того, он не увидел даже шератонский стол, который однажды перевернул и поцарапал. «Вероятно, и его продали», – подумал Морган, поежившись при этой мысли.
У библиотеки Джессамин остановилась и, посмотрев на него, тихо сказала:
– Я так рада, что ты здесь, Морган. Не важно, сколько ты у нас пробудешь, главное – мы с тобой сможем поговорить. Последние месяцы мне было очень трудно…
Он похлопал ее по плечу и улыбнулся. Конечно же, она ему доверяла.
– Можешь на меня положиться, Джессамин.
Она на мгновение тихонько вздохнула и приникла головой к его плечу; ее руки чуть дрожали. Он нежно поцеловал ее в лоб и обнял. Они простояли так несколько мгновений, потом Джессамин, отстранившись от него, постучала в дверь.
– Отец,
Из-за двери раздался глухой голос, совсем не похожий на громоподобный бас, к которому привык Морган.
Они переступили порог. Библиотека, к счастью, оставалась такой же, какой была в прежние времена, – то было истинное святилище и мужское прибежище. Вдоль стен, от пола до потолка, тянулись полки с книгами. Глубокие кожаные кресла словно приглашали усталых мужчин отдохнуть после долгого дня, а рядом с креслами стояли столики для напитков и закусок. В одном из углов комнаты находился бар с этими самыми напитками (пятилетний Морган и десятилетний Сайрус однажды стащили ключ от бара, но были вынуждены вернуть его, так и не успев изучить содержимое бара). В воздухе же висел тяжелый табачный дух, и в старинной горке до сих пор красовалась коллекция красивых трубок – ее, слава Богу, не продали.
В центре комнаты сидел в огромном кресле Хейуард Тайлер. Отбросив в сторону прикрывавшее его одеяло, он крепко вцепился в подлокотники, пытаясь встать на ноги. На подбородке его была широкая повязка, но она не могла скрыть выступающую из щеки уродливую опухоль размером с кулак, Хейуард ужасно исхудал и теперь совершенно не походил на того крепкого и сильного мужчину, которого помнил Морган. Но зеленые глаза, так похожие на глаза его дочери, хотя и потускнели, по-прежнему светились теплом и радушием.
– Морган, мой мальчик!.. – Он протянул гостю руку, немного дрожавшую.
Моргану вдруг стало душно; ему казалось, он задыхается. Даже если бы бабушка Эулалия прислала ему тысячу писем, все равно она не смогла бы подготовить его к этому зрелищу: перед ним стоял человек, бывший для него в детстве кумиром, а теперь умирающий…
Годы войны научили молодого лейтенанта скрывать свои чувства. Он стремительно пересек комнату и поддержал больного, чтобы тот не рухнул обратно в кресло. Но на глаза Моргана все же навернулись слезы. Он был готов к смерти отца на поле боя, однако состояние дяди Хейуарда вызывало непреодолимый ужас.
– Дядюшка Хейуард… – пробормотал Морган задыхаясь.
Тот похлопал молодого человека по спине:
– Ты, конечно же, выпьешь со мной портвейна, да?
Морган вопросительно посмотрел на Джессамин. Та незаметно кивнула, затем пожала плечами, как бы давая понять: дни ее отца сочтены, так что стакан портвейна уже никак не повредит и ничего не изменит.
– Стаканы в буфете, Морган, – сказала она. – Я оставлю вас вдвоем, а сама пойду распоряжусь насчет ужина.
Поцеловав отца в щеку, Джессамин вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.
Морган осторожно усадил старика в кресло и прикрыл его колени одеялом. Затем пошел за вином. Навещая друзей умирающих под деревом, куда хирурги помещали раненых, обреченных на смерть, он всегда давал им то, о чем они просили, и старался разговаривать с ними спокойно.
Дядя Хейуард зашелся в кашле, сотрясаясь всем телом и прикрывая рот носовым платком. Затем, взяв у Моргана стакан, проговорил:
– Расскажи мне о Лонгейкре. Я слышал, что после смерти отца ты освободил рабов.
Морган пожал плечами: