Дьявольская секта (Сборник)

Саган Франсуаза

Но Уолтер ничего этого не знал. Для него она по-прежнему была маленькой дочкой, рано потерявшей мать, девятнадцатилетним ребенком с наивным увлечением чуждым ему современным искусством. Сама мысль о том, что она способна влюбиться, казалась ему нелепой — он считал, что Гвайнет слишком молода для того, чтобы стать героиней романа, придуманного жителями Колвина в часы долгих чаепитий.4

Уолтер никогда не понимал своих детей. Он любил их, они дарили ему радость своим существованием, но Уолтер всегда подходил к ним шаблонно, стереотипно, не видел в них личностей. Он думал об Эване как о «сыне и наследнике», который должен стать «блестящим хирургом», о Гвайнет — как о «любимой дочери», которая в один прекрасный день составит «прекрасную партию» молодому человеку

из местной семьи. Это двухмерное видение распространялось и на его покойную жену; он женился поздно, унаследовав имение и решив обзавестись домом после многих лет ботанических экспедиций. Он остановил свой выбор на «девушке из общества» моложе его на десять лет, потому что она была веселой, хорошенькой и соответствовала его представлению о том, какой должна быть жена Уолтера Колвина. Она ушла от него спустя год после рождения Гвайнет, а еще через пару лет умерла на юге Франции. Он был убежден в том, что она в конце концов вернется к «семейным обязанностям», и долго не мог привыкнуть к мысли о ее смерти. С каждым днем он становился все более рассеянным и более преданным ботанике, все глубже погружался в .работу над книгой о дикорастущих цветах полуострова Говер. Наконец, однажды он сумел трезво взглянуть на свой брак, понять, что он был несчастливым, и принять решение никогда больше не жениться.

«Ты не любишь смотреть правде в глаза, верно, папа? — сказал однажды Эван. — Тебе нравится играть роль страуса и прятать голову в песок».

Отъезд Эвана за границу поверг Уолтера в состояние шока. Еще большее потрясение вызвали недвусмысленные намеки сына на возможность его эмиграции в Америку. Для Эвана мир отнюдь не ограничивался деревней на южном побережье Уэльса, и поместьем, принадлежавшим роду Колвинов на протяжении шести столетий. Получая очередное письмо от Эвана, Уолтер боялся вскрывать его. Вдруг оно содержит весть о решении сына не возвращаться домой?

Письмо, пришедшее апрельским утром, не стало исключением. Уолтер взял его, повертел в руках и так испугался, что не смог сесть завтракать. Но, как и прежде, его опасения оказались напрасными. Правда, тон письма был немного резким — все предостережения относительно мистера Пуула показались Уолтеру излишними, — но мальчик беспокоился о родных, и это являлось самым важным. В конце письма Эван сообщал о своем намерении приехать домой в июне. Облегченно вздохнув, Уолтер отложил письмо в сторону и с легким сердцем набросился на яичницу с ветчиной; лишь через несколько минут он вспомнил о втором конверте.

Это письмо с кембриджским штемпелем пришло от кузена Уолтера, Бенедикта Шоу, профессора, преподававшего литературу в университете.

«Мой дорогой Уолтер, — писал Бенедикт своим размашистым почерком. — Как твои дела? Несомненно, ты удивишься, получив от меня послание после долгого молчания, но, надеюсь, ты сможешь дать мне совет. Я собираюсь этим летом, когда начнутся каникулы, заняться диссертацией. Меня соблазняет перспектива на два-три месяца скрыться от шумной толпы. Не сдается ли где-нибудь возле Колвина дом на лето? Нас с Джейн вполне устроит маленький коттедж. Может быть, ты знаешь кого-нибудь, кто сдает жилье отдыхающим. Если тебе известно тихое, удобное и уединенное местечко, сообщи мне о нем. Надеюсь, Гвайнет чувствует себя хорошо. Когда Эван возвращается из Африки? Джейн передает тебе привет и надеется на скорую встречу — я, конечно, разделяю ее надежду. Твой Бенедикт».

Уолтер медленно доел яичницу с ветчиной и перечитал письмо. Он не мог решить, ждет ли Бенедикт приглашения в Колвин-Корт. Письмо не содержало подобных намеков, но Уолтер понял, что приглашение обрадовало бы кузена. Фраза о «тихом, удобном и уединенном местечке» могла относиться к Колвин-Корту, й Уолтер испытал чувство вины. Не то чтобы он не любил кузена; хотя они редко встречались в последнее время, братья всегда поддерживали добрые отношения. Но если мистер Пуул избавит Уолтера от финансовых проблем, арендовав оба крыла дома для своего общества, в Колвин-Корте не останется места для Бенедикта и его жены.

 — Господи, господи, — забормотал вслух Уолтер; он уставился невидящими глазами на остаток тоста с мармеладом. — Господи, какая неловкая ситуация.

 Дверь столовой тихо щелкнула. Туфли с мягкой подошвой бесшумно заскользили по ковру; легкий сквозняк, подувший из коридора, заставил зашевелиться шторы у открытого окна.

 — Неловкая? — вкрадчиво произнес гость Уолтера. — Расскажите мне, мистер Колвин! Может быть, я сумею помочь вам.

VI 

Он был высоким человеком с плохо- запоминавшимся из-за разнообразия мимики лицом. Он обладал глубоко посаженными глазами и высокими, широкими скулами; его густые, но короткие волосы разделял пробор. На нем были темный костюм классического кроя, белая рубашка, неяркий галстук, однако его руки и голос разрушали весьма тщательно создаваемый образ типичного английского бизнесмена. У него были очень красивые кисти с длинными пальцами; на среднем пальце правой руки, в отличие от большинства типичных англичан, он носил изящный, явно не английский перстень с замысловатым узором, отлитый из какого-то тусклого металла серебристого цвета. Его голос так ласкал слух, что сначала было трудно понять, почему он выпадает из английских стандартов, но спустя некоторое время, прислушавшись, собеседник начинал улавливать в звучании гласных иностранный акцент и отмечать своеобразный выбор слов. Мистер Пуул редко пользовался явными американизмами, но случайные короткие звуки «э» и необычное употребление предлогов свидетельствовало о том, что он провел какое-то время за океаном. Определить его возраст было трудно; Уолтер считал Пуула ровесником Эвана, но Гвайнет казалось, что ему под сорок; она видела в нем космополита с большим жизненным опытом и развитым интеллектом.

— Может быть, я смогу вам помочь, — сказал Тристан Пуул. Он заметил пачку не вскрытых счетов, лежавших рядом с письмами Эвана и Бенедикта.

. Насколько серьезны финансовые затруднения Колвина, подумал гость. Возможно, они носили временный характер. Дом, полный ценных вещей, содержался отлично. Если Уолтер Колвин и испытывал в данный момент нехватку наличных, он был далек от банкротства.

— Какие проблемы? Надеюсь, ничего серьезного.

— О, нет, нет, нет. — Уолтер повернулся к гостю. Просто удивительно, как успокаивает общение с Пуулом... — Мой дорогой, возьмите себе яичницу с ветчиной... Нет, дело лишь в том, что...

Он изложил содержание письма Бенедикта и сложности, порожденные просьбой кузена.

Пуул налил себе чай и принял решение — обосновавшись в Колвин-Корте более прочно, он настоит на том, чтобы к завтраку, наряду с неизбежным чаем, подавали бы настоящий кофе.

— ...и я подумал... Вам что-нибудь передать, мой дорогой? Соль?

— Нет, спасибо, — ответил Пуул.

— Не знаю, что подумал, только ситуация показалась мне неловкой. Понимаете, я на самом деле хотел бы, чтобы вы и ваше общество разместились тут, но... Бенедикт... очень щекотливое положение... я должен пригласить его...

— Но, — произнес мистер Пуул, — есть очень простое решение, мистер Колвин. На берегу стоит ваш коттедж, который вы последние два года сдавали на лето отдыхающим. Почему бы не сдать его вашему кузену — или предложить бесплатно? Он понравится профессору Шоу; он будет жить если не в вашем доме, то на вашей земле; думаю, он найдет это жилище достаточно тихим. Вы не ошиблись, усмотрев в его письме намек на желание получить приглашение в Колвин-Корт? Возможно, он имел в виду коттедж, а не сам дом.

— Бенедикт не знает, что последние два года я сдавал коттедж, — неуверенно произнес Уолтер. — Там жил мой шофер — я предоставил ему это жилье за символическую плату, когда он состарился и не мог больше водить машину. Потом он умер.:.

Пуул думал о коттедже. Лучше там будет жить поглощенный своей работой профессор, нежели череда семей с любопытными детьми.

— Вы еще не сдали его на этот сезон? — спросил он, когда Уолтер замолчал, чтобы восстановить ход мыслей. — Он свободен?

— Нет, я сдал его в январе одной очень славной семье...