Дьявольская сила
Шрифт:
– Вот тут-то весь вопрос, – воскликнул Эд и, взяв со стола стопку бумаг, протянул их мне.
Это была фотокопия телеграммы от одного сотрудника ЦРУ в Цюрихе с сообщением о появлении в кафе на Цилштрассе Владимира Орлова, бывшего председателя советского КГБ. Его сопровождала Шейла Макадамс, помощник по текущим делам директора Центрального разведывательного управления Харрисона Синклера. Телеграмма была отправлена всего месяца полтора назад.
– Не уверен, что я что-нибудь понял, – заметил я.
– А это значит, что за три дня до смерти Хэла Синклера его секретарша и – я полагаю, что не открываю
– Неужто встречалась?
– Встреча была организована, видимо, самим Синклером.
– Вероятно, они договорились о какой-то сделке?
– Конечно же, – нетерпеливо подхватил Мур. – На следующий день сведения о Владимире Орлове исчезли из большинства картотек и банков данных ЦРУ, по крайней мере, из доступных всем сотрудникам, оставшись только там, куда допущены пять-шесть высших руководителей. Небывалый случай! После этого и сам Орлов исчез из Цюриха. Теперь нам неизвестно, куда он уехал. Похоже на то, что Орлов передал секретарше Хэла кое-какие сведения в обмен на то, чтобы мы исключили его из наших досье и потеряли из виду.
– Но мы никогда не узнаем, что же было в действительности. Спустя два дня Шейлу убили в переулке в Джорджтауне, а на следующий день погиб Хэл в той ужасной «катастрофе».
– Так кто же убрал их?
– Вот это-то, мой дорогой Бен, как раз и намерен разузнать Александр Траслоу. – Огонь в камине затухал, и Мур нехотя шевелил головешки. – В Центральном разведуправлении сейчас кавардак. Ужасный кавардак. Разгорается борьба не на жизнь, а на смерть.
– Между?..
– Слушай меня внимательно. В Европе воцарился страшный хаос. Англия и Франция находятся в плачевном состоянии, а Германия, по сути дела, уже переживает депрессию.
– Да, все так. Но ведь что-то должно делаться…
– Говорят – это только слухи, уверяю тебя, но исходят они от хорошо информированных бывших высокопоставленных чиновников ЦРУ, – что кое-кто в Управлении уже нащупал пути проникновения в европейский хаос.
– Эд, все это очень и очень неопределенно…
– Да, – согласился он, но так категорически, что даже озадачил меня. – Кое-кто… Проникновение… и прочие расплывчатые короткие фразы мы применяем тогда, когда наши знания основываются на слухах и непроверенных фактах, но дело в том, что отставники, которым остается теперь лишь играть в гольф да потягивать сухое мартини, сильно встревожены. Мои друзья, которые прежде руководили нашей организацией, поговаривают об огромных суммах денег, которые перекидывают с одних счетов на другие в Цюрихе…
– А о чем это говорит? Что мы расплачиваемся с Владимиром Орловым? – перебил я. – Или же он платит нам за протекцию?
– Дело тут не в деньгах! – пылко возразил он, сверкнув золотыми зубами.
– А тогда в чем же? – тихо спросил я.
– Прежде всего позволь мне заметить, что скелеты еще не начали выползать из чуланов. А когда выползут, ЦРУ к тому времени вполне может объединиться с КГБ на куче обломков истории.
Долго мы сидели в полной тишине. Я уже собрался было заметить: «А разве от этого будет так уж плохо?» – но тут глянул на лицо Мура. Оно стало совсем бледным. Вместо этого я спросил:
– Ну а что думает обо всем этом Кент Аткинс?
С
– Ничегошеньки я не знаю, Бен. Кент запуган до смерти. Он сам спрашивал меня, что творится.
– Ну и что же вы ответили ему?
– А то, что бы там ни затевали наши доморощенные ренегаты совершить в Европе, самим европейцам все это как-то безразлично. Непосредственно это затронет нас – тут уж как пить дать. Да и весь остальной мир затронет. И я дрожу от одной лишь мысли о том, какая угроза мирового пожара таится во всем этом.
– А поконкретнее что это значит?
Эд ничего не ответил на этот вопрос, лишь слабо и печально улыбнулся и покачал головой, а затем сказал:
– Мой отец умер на девяносто втором, а мать – восьмидесяти девяти. Долгожительство присуще всему нашему роду, но никто из его членов не сражался в годы «холодной войны».
– Не понимаю, Эд. Что за мировой пожар?
– Видишь ли, когда твой тесть в последнее время еще возглавлял «фирму», он все время думал о том, как спасти Россию. Он был убежден, что если ЦРУ не примет решительных мер, то власть в Москве захватят реакционные силы. А тогда «холодная война» покажется сладким сном. Может, Хэл до чего-то и додумался. – Эд поднял свой маленький пухлый кулачок и, приложив его к поджатым губам, сказал далее: – Всем нам угрожает опасность, всем, кто работает на Центральное разведуправление. Уровень самоубийств среди нашего брата, как тебе известно, довольно высок. – Я согласно кивнул. – И хотя наших агентов убивают при исполнении служебных заданий довольно редко, все же и такое случается, – произнес он скорбным тоном. – Тебе ведь известно и это.
– Так вы опасаетесь, как бы вас не убили?
Эд снова улыбнулся и покачал головой:
– Мне уже вот-вот стукнет восемьдесят. Мне вовсе не улыбается прожить остаток жизни с вооруженным охранником под кроватью. Ну допустим, что ко мне приставят одного. Не вижу я никаких причин жить в клетке.
– А вам доводилось получать угрозы?
– Пока ни одной не получал. Меня больше волнуют заведенные порядки.
– Порядки?..
– Скажи мне вот что. Кто знает, что ты приехал ко мне?
– Только Молли.
– И никто больше?
– Никто.
– Но ведь остается еще телефон. – Я пристально посмотрел на него, задавшись вопросом, уж не к паранойе ли скатывается он, той самой, которая поразила Джеймса Англетона в последние годы его жизни. И как бы прочитав мои мысли, Мур заметил: – Обо мне, Бен, не беспокойся. Шарики у меня крутятся нормально. Конечно, мои подозрения могут быть и ошибочными. Если со мной должно что-то случиться, то этого не миновать. Именно этого мне следует опасаться, не так ли?
Я никогда не видел, чтобы Эд впадал в панику, поэтому его здравое отношение к возможным угрозам несколько успокоило меня. Но все же я счел нужным заявить:
– Думаю, что вы, по-видимому, слишком чувствительны.
Он опять печально улыбнулся, сказав при этом:
– Может, и так, а может, и нет. – Затем он взял большой крафт-пакет и подвинул его ко мне, заметив: – Его прислал мне один друг… вернее, друг моего друга.
Открыв конверт, я вынул оттуда глянцевую цветную фотографию размером восемь на десять дюймов.